Возвращаться домой, думал он, обидно, тут уж рукой подать до площади, вон Невой тянет. Идти в чужой колонне, примазавшись, вроде бы нехорошо, стыдно. Карманов затосковал, он сразу почувствовал, как тускнеет, теряет смысл праздник. Да еще из головы не выходила та девочка. Он стоял спиной к какому-то дому, держа Петьку за ноги. Здесь гулял ветер. Они достигли уже того рубежа, где тротуар был перегорожен грузовиком и цепью милиционеров, где кончается вся эта кутерьма с шариками, гармошками, мороженым, накрытыми посреди панели столами, хождением взад-вперед и где колонны подтягиваются, ровняют ряды и демонстранты отделяются от праздношатающихся. Начиналось то, ради чего люди вышли из домов в этот день марш трудящихся.
И тут Карманов, взглянув вверх, обнаружил, что Петька ест пирожок.
Где ты взял пирожок? спросил Карманов.
Тётя дала, густым голосом сообщил Петька.
Какая еще тётя?
Это я дала ему пирожок, донеслось сверху. А что, нельзя?
Ну что тут можно-нельзя если он ел уже. Свесив светлые волосы вниз, на Карманова глядела женщина, недурная собой, прибранная к празднику, глядела, смеясь, не прочь познакомиться. Окно у нее было чисто вымыто, в верхней раме Карманов увидел черные стволы деревьев и белесое небо. Карманов смотрел на нее и молчал.
На площадь пойдете, демонстранты? спросила она, смеясь.
Не знаю. Потеряли мы своих. Вот стоим.
А свои это кто? Мамка?
Нет, сказал Карманов, коллектив. Случайно не видели, фабрика головных уборов?
Головных?..
А каких же еще, уловив в ее голосе иронию, обиделся Карманов.
Да я их не гляжу. Идут и идут Видела вот «Ленфильм», их я каждый год жду. Узнала этого Шурика. Как его фамилия-то, ну, такой блондин Дать, что ли, и тебе пирожок?
Не дожидаясь ответа, она ушла вглубь комнаты и вернулась с двумя пирожками на блюдце. Один дала Петьке, второй Карманову. Пирожки были теплые, сочные, с мясной и луковой начинкой, а также с перчиком. Карманов давно таких не ел.
Хорошие у тебя пирожки, сказал Карманов, жуя, сам не заметив, как перешел на «ты».
Да я и сама не дурна, сказала женщина и засмеялась. Ничего, вот придете домой, а мамка вам своих пирогов напекла.
Эту тему оставь, испуганно сказал Карманов и ссадил Петьку на тротуар. Не стоит Нашла о чем говорить. Не тронь, чего не знаешь.
По торопливости и испугу Карманова, женщина поняла, о чем идет речь и улыбку проглотила.
Тебе выше там, посмотри, может, увидишь: «Май-труд-мир» и сразу про уголь, без надежды попросил Карманов.
Женщина приподнялась на руках и посмотрела поверх колонн.
Нет, не вижу. Много чего понаписано. А большая у вас фабрика?
Большая. Человек пятьсот.
Ну, одним человеком меньше небольшая потеря. Они и не заметят.
Нельзя! Я правофланговый.
Сима! Симка! Слезь со стола! крикнула женщина, обернувшись в комнату.
Кто, дочка? спросил Карманов.
Да кошка.
Я пить хочу, сказал Петька.
Чего он у тебя пьёт?.. Небось, пепси-колу
Вот еще. Кипяченой воды дай.
А может, зайдете? Чаем угощу. Гляди он у тебя весь в шоколаде.
Вот уж, как и быть, не знаю, засмеялся Карманов. Мы ведь на площадь собрались. День солидарности Петька, пойдем на площадь?
Я чаю хочу.
Подымайтесь, сказала женщина как о деле решенном. Первая дверь налево.
Женщина, ее звали Лида, постукивая каблуками лакированных «лодочек», поспешно, но без суеты собирала на стол. В комнате стоял холодильник, далеко ходить было не надо. Она оказалась ниже ростом, чем можно было представить. Карманов наблюдал ее крепкую подвижную фигуру, ловкие движения рук, и она ему нравилась. Особенно в момент, когда она двумя ладонями собирала на затылке светлые пряди, а они вновь распадались.
А я не хожу, далеко мне, к Варшавскому. Завод ПТО имени Кирова знаешь? У меня тут своя солидарность Водку-то любишь?
По праздникам.
Рассказывай.
Да ей-богу! Ну, еще разве с премии.
На тогда, открывай.
Сидя на диване, спиною подпирая подушку, Карманов с удивлением обнаруживал себя между двух праздников. С одной стороны из угла комнаты гремел и декламировал телевизор по первой программе передавали Москву. С другой в открытое окно врывался натуральный, приправленный свежим ветром гомон улицы. Иногда с горчинкой табачного дыма под окном нет-нет, да и задерживался кто-то из любителей папирос. В середине же совершалось самое удивительное: молодая симпатичная женщина, будто давно ожидавшая их прихода, накрывала на стол, а Петька, развалившись на полу, словно был у себя дома, забавлялся с кошкой. И он, Карманов, вольготно сидел на диване, подпирая подушку, как если бы век здесь сидел.