В углу кабинета Рэндольфова громоздился какой-то валун что-то вроде надгробия, расписанного и изрезанного витиеватым узором. А в середине скалилась звериная морда то ли лев, то ли волк.
Меня всего передёрнуло. Волки в моём случае явно лишнее.
Я подошёл к письменному столу, ожидая увидеть компьютер или ноутбук хоть с какой-нибудь информацией, которая наведёт на мысль, почему вдруг меня стали разыскивать. Но никакой техники тут не обнаружилось. Зато по всему столу были разложены куски пергамента жёлтого и тонкого, как луковая кожура. Как будто средневековый школьник готовился к уроку обществознания и нарисовал карту: слабо прочерченная линия берега, разные точки помечены буквами незнакомого мне алфавита. И сверху пергамент придавливал как пресс-папье кожаный кисетик.
У меня перехватило дыхание. Я же помню этот кисетик! Я развязал тесёмку и вытащил фишку домино только это было не домино. Моё шестилетнее «я» вспомнило, что мы с Аннабет тогда играли вовсе не с доминошками. Давнее воспоминание окрепло на глазах. На этих плашках вместо точек были красные символы.
На моей ладони лежала плашка с символом, похожим на ветку дерева. Или на латинскую F.
Сердце ухнуло. Сам не знаю, с чего бы. Я вдруг подумал, что зря я сюда притащился. Появилось ощущение, что стены смыкаются вокруг меня. Зверь, прорисованный красной краской на каменной глыбе, злобно скалился. Казалось, его черты обведены кровью.
Я подошёл к окну, решив, что надо выглянуть на улицу вдруг полегчает. Коммонуэлс-авеню прочерчивала поперёк зелёная полоса, засыпанная снегом. Голые деревья стояли все в рождественских огнях. В конце квартала за металлической решёткой возвышалась на пьедестале статуя Лейфа Эрикссона[7]. Прикрыв глаза рукой, Лейф вглядывался в развязку над парком Чарльзгейт и, судя по всему, восклицал: «Ого, ребята! Да тут машинки!»
Мы с мамой постоянно отпускали шуточки насчёт Лейфа. Доспехов на нём было, прямо скажем, маловато: короткая кольчуга да две нагрудные пластины ни дать ни взять викингский лифчик[8].
Понятия не имею, почему эта статуя очутилась в центре Бостона. Но дядюшкина страсть к викингам возникла явно не на пустом месте. Он же тут вырос. Каждый день глазел в окно на Лейфа. И когда дядя Рэндольф был маленьким, он наверняка думал: «Вот вырасту и стану изучать викингов. Парни в бронзовых лифчиках рулят!»
Я перевёл взгляд к подножию пьедестала. Там кто-то стоял и смотрел на меня.
Знаете, как это бывает: видишь кого-то знакомого в непривычном месте и не сразу доходит, что это он. В тени Лейфа Эрикссона стоял высокий бледный мужчина в чёрной кожаной куртке, чёрных байкерских штанах и остроносых сапогах. Единственным цветным пятном в его облике был обмотанный вокруг шеи красно-белый шарф. Его концы стекали по плечам, как расплавленная карамельная трость.
Не знай я его решил бы, что мужик косплеит какого-нибудь персонажа из аниме. Но я его знал. Это был Хэрт, мой спутник по бомжеванию и по совместительству моя приёмная «мамочка».
Я слегка испугался и слегка оскорбился. Он что, увидел меня на улице и шёл следом? Мне никакие ангелы-хранители даром не нужны.
Я развёл руками:
Ты что тут делаешь?
Хэрт поднёс сложенные щепотью пальцы к другой ладони и изобразил, будто собирает с неё что-то и отшвыривает прочь. Мы с ним два года провели бок о бок, и за это время я выучился языку жестов.
Он говорил мне: «УХОДИ».
Встревоженным он не выглядел, но по Хэрту никогда наверняка не скажешь он не любитель показывать эмоции. Пока мы с ним бродили вместе, его бледно-серые глаза смотрели на меня так, точно я вот-вот взорвусь.
Пытаясь понять, чего он хочет и почему он тут, а не на Копли-сквер, я терял драгоценные секунды.
Хэрт показал новый жест: два пальца обеих рук устремлены вперёд и дважды ныряют вверх-вниз. «СКОРЕЕ».
Почему? спросил я вслух.
За моей спиной глубокий голос произнёс:
Здравствуй, Магнус.
Я чуть из ботинок не выпрыгнул. В дверях кабинета стоял дядька с грудью колесом, подстриженной седой бородой и шапкой седых волос. Поверх тёмного шерстяного костюма на нём было пальто из бежевого кашемира. Руки обхватывали набалдашник полированной трости с железным наконечником. Когда мы виделись в прошлый раз, волосы у него были чёрные. Но голос я узнал.
Рэндольф.
Он на миллиметр склонил голову: