Она сумела донести до меня мысль, что отец нас не бросал. Он просто ушёл своим путём. И мама не расстраивалась. Она бережно хранила память о том недолгом времени, когда они были вместе. А когда это время закончилось, она обнаружила, что беременна мной. И ужасно обрадовалась. С тех пор мы с ней всегда оставались вдвоём. И никто другой нам не был нужен.
Ты встретила его на пруду? спросил я. А он хорошо кидал блинчики?
Мама рассмеялась:
О, ещё как хорошо! Меня всухую уделал. В тот первый наш день всё было чудесно. И не хватало лишь одного. Мама притянула меня к себе и чмокнула в лоб. С нами не было тебя, солнышко.
Ну да. Мама звала меня «солнышком». Можете смеяться, если охота. Я стал старше, и это «солнышко» раздражало меня, но мама так и звала меня всю свою жизнь. Сейчас я бы многое отдал, чтобы услышать, как она зовёт меня «солнышком».
А каким был мой папа? поинтересовался я. Так непривычно было произносить эти слова: «мой папа». Как кто-то может быть «твой», если ты в жизни его не видел? И что с ним случилось?
Мама протянула руки к солнцу:
За этим я тебя сюда и привела. Чувствуешь? Он повсюду вокруг нас.
Я не понял, что она имела в виду. Обычно она обходилась без всяких иносказаний. Моя мама это образец прямоты и ясности суждений.
Она взъерошила мне волосы:
Давай наперегонки к берегу.
Тут сон изменился. Теперь я стоял в кабинете дяди Рэндольфа. Вдоль стола лениво прохаживался какой-то незнакомец и водил пальцем по старинным картам из дядиной коллекции.
Смерть это интересный выбор, Магнус. Незнакомец широко улыбнулся.
Одет он был с иголочки: ослепительно-белые кроссовки, новёхонькие джинсы и игровая футболка «Ред Сокс»[20]. Волосы, стриженные перьями и уложенные в модную причёску «я-только-что-с-постели-но-смотрите-как-я-крут», пестрели рыжими, каштановыми и соломенными прядями. Лицо у незнакомца было неправдоподобно красивое. Чувака без вопросов взяли бы в любой мужской журнал рекламировать лосьон после бритья если бы не шрамы. Его переносицу и скулы пересекали рубцы от ожога совсем как трещины на Луне. И вокруг рта у него тянулась цепочка дырок может, остались после пирсинга? Хотя зачем, казалось бы, человеку столько раз губы прокалывать?
Я не знал, с чего начать разговор с шрамированной галлюцинацией. И поскольку в ушах у меня ещё звучали мамины слова, я осведомился:
Это вы мой отец?
Галлюцинация удивлённо подняла брови. А потом запрокинула голову и расхохоталась:
О, ты мне нравишься! Нам с тобой будет весело. Нет, Магнус Чейз, я не твой отец, но я точно на твоей стороне. Он обвёл пальцем эмблему «Ред Сокс» на футболке. С моим сыном ты скоро познакомишься. А пока прими маленький совет. Имей в виду: внешность обманчива. И благие намерения твоих товарищей тоже обманчивы. И кстати, он резко подался вперёд и ухватил меня за запястье, передай от меня привет Всеотцу.
Я попробовал вырваться, но хватка у него оказалась стальная. Сон опять изменился. В этот раз я летел сквозь серый холодный туман.
Хватит вырываться! произнёс женский голос.
За запястье меня теперь держала та девушка, которая кружилась надо мной на мосту. Она неслась по воздуху на своём призрачном коне, волоча меня за собой, как мешок с грязным бельём. За спиной у неё висело сверкающее копьё. Кольчуга поблёскивала в сером свете.
Девушка сжала мне руку покрепче:
Ты что, хочешь нырнуть в Гиннунгагап?
В какой ещё Гап? В любом случае вряд ли речь идёт о магазине одежды[21]. Глядя вниз, я видел только серую бесконечность. И решил, что падать в неё не хочу.
Я попытался заговорить, но не смог. И слабо мотнул головой.
Тогда не вырывайся, приказала девушка. Несколько тёмных прядей высвободились из-под зелёного платка под её шлемом. Глаза девушки были оттенка красного дерева. И смотри, как бы мне жалеть не пришлось, сказала она.
В этом месте я потерял сознание.
Я резко вдохнул и очнулся. Каждая клеточка моего тела встревоженно вибрировала.
Я уселся и ощупал себя, ожидая, что на месте живота и всех полагающихся внутренностей у меня зияет выжженная дыра. Но почему-то дымящегося куска асфальта у себя внутри я не нащупал. Ничего не болело. Диковинный меч куда-то запропастился. И главное моя одежда оказалась в полном порядке: не обгорела и не порвалась.
На самом деле одежда была даже чересчур в порядке. Все, что я носил не снимая неделями моя единственная пара джинсов, несколько футболок и фуфаек, куртка, всё это не воняло. Всё словно только что постирали, высушили и, пока я лежал без сознания, надели на меня. И это вселяло некоторое беспокойство. От одежды даже немножко пахло лимоном как в те старые добрые времена, когда вещи мне стирала мама. И ботинки были будто новенькие блестели, как в тот самый день, когда я выудил их из помойки на задворках магазина «Марафон спортс».