То есть, как читатели поэзии мы все еще остаемся на ее стихотворном уровне, на школярском суждении про «ладно» и «складно»
В этой связи приведем слова Блока о поэте («певце»), и о поэзии («песне»). «Умение писать стихи нехитрое уменье. Научиться владеть размером можно, писать грамотно и даже безукоризненно тоже не ахти как сложно и трудно. Но не каждому дано вернее, позволено включиться в музыкальный ритм своего времени, исчезнуть в нем, раствориться и, растворяясь, говорить о том, что видишь и чувствуешь».
Иными словами в стихе подлинного поэта музыкально-спрессованная сущность времени, которую читателю нужно услышать не только «аппаратом грамотности», но и вещей душой музыкального наития. Кстати, только так читатель обретет возможность различать подлинное слово поэзии от рифмованных поделок, пусть и «безукоризненных», как сказано о них у Блока
Связь времен гарантия от разломов духа в подлинности как поэзии, так и в умении ее читать! В подлинности поэта и читателя, в их двуединстве. Задача эта несет в себе и глубокое народное начало. Блок писал, что лишь художник, родившись в своем же творчестве как «общественный человек», мужественно глядит в лицо мира.
«Творчество художника есть отзвук целого оркестра, то есть отзвук души народной», писал Блок. Узкая, замкнутая художественная среда не может создать «артиста»; он рождается лишь в единении с народом в процессе «революционных, народных, стихийных движений».
Поэт, стало быть, «всего лишь» тот, кому «позволено» (дарованием!) полностью «раствориться в музыкальном ритме своего времени». Он, ритм этот, знать, по мысли Блока наиболее проявляет себя в народных «революционных», «стихийных движениях».
Так Блоком посредством музыкального ритма установлено триединство великих явлений: народ, культура, поэзия! Проявление их неравновеликое в разные времена, но связь всегда живая, органичная!.. «Слушайте музыку революции!» говорил Блок современникам. Революции он обязан был своими глубочайшими прозрениями по поводу народа, поэзии, истории. Поэзии он обязан был самым глубоким постижением революции. Народу и России он обязан был всем! И недаром он сознавался, что «Двенадцать» лучшее из написанного им
И может, не было никакого «символизма», тем более «мистицизма», о которых почему-то принято говорить, «объясняя» дореволюционного Блока, а было долгое совершенствование музыкального слуха, отчаяние творческого предощущения, вещее и чуткое вслушивание в те сокровенные звуки из души России, которые во всю мощь грянули революционной бурей Октября?.. А эту редкостную музыкальность, редкостное умение слушать время творчество, которое сам поэт сознавал, как «какой-то сон», который хотел бы «стряхнуть», чтоб «рассеять сумерки времен», все эти годы предчувствий более, чем реальные для самого поэта («путь мой в основном своем устремлении как стрела, прямой»), но непонятные современникам, и были ими названы в себе: «символизмом», «мистицизмом», «субъективизмом»
Термины лишь обозначают явления, а не объясняют их. Термины могут быть эти или другие, могут быть и не быть, но когда они случаются, объяснение могут получить лишь в самом поэте! Не потому так затруднены исследователи (так бережно лелеющие эти термины!) с «выводом» Блока поэта революции из Блока «символиста» и «мистического субъективиста»? Наконец, может, дореволюционную Россию, весь ее трагедийный уклад жизни, Блоку, с его совестью гениального поэта и жаждой гармонии, просто невозможно было принять реальностью, и она сознавалась лишь как «какой-то сон», отразившийся и в творчестве, в ожидании голоса главной песни родины: ее революционной бури?.. Десятилетия сна Ильи Муромца могли быть простой летаргией!
Все сказанное выше, возможно в ком-то родит мнение, что сложное миросозерцание Блока «позволяет» и такие догадки Между тем, о редкостном чувстве реальности Блоком-символистом, чувстве прозорливой реальности, которое было ему присуще всю жизнь (хотя, именно из-за прозорливости сочтено было «удобней» отнести к «символизму», чем к реализму!), говорит, например, такая запись в дневнике (от 21 февраля 1914 г.).
«Опять мне больно все, что касается Мейерхольдом, мне неудержимо нравится «здоровый реализм» В Мейерхольдии тушусь и вяну. Почему они-то меня любят? За прошлое и за настоящее, боюсь, что не за будущее, не за то, чего хочу».