Я боялся, что вы с владыкой схватитесь на Ленине и поссоритесь. У русской православной церкви есть основательные, справедливые претензии к Ленину. Этот пунктик, скажу тебе, — несмываемое пятно на иконописном лике великого мыслителя, которого, как ты знаешь, я уважаю и не принадлежу к шайке нынешних его испроворгателей. Хотя монументов ему не создавал. Мне претило его обожествление, доходившее до глупостей.
— В этом мы друг друга не переубедили, а с епископом я бы вообще не стал обсуждать ленинский вопрос. Но ты обратил внимание, как он ограждает своих от критики — патриарха и даже Меня.
— Это его долг. Для него патриарх, что для тебя твой министр или президент.
— И что? Я первого не уважаю, а второго презираю и говорю это вслух. Зачем лукавить?
— У них все по-другому. Может, в душе он не разделяет того, что проповедовал Мень, и не уважает патриарха. Но у них субординация строгая: воля старшего для нижестоящего — закон. Тем более воля святейшего. Ты только вдумайся в титул — патриарх святейший. Значит, выше святого, начальник над святым.
— Какой там закон, — с пренебрежением усомнился Дмитрий Михеевич. — По-моему, этот рыжий Гапон плевал на закон, на всех святых и святейших. У него митинговый зуд экстремиста. А ведь тоже в депутаты пролез на альтернативной основе. Голосовали за него православные бараны. Надеюсь, владыко не обиделся на меня, но ты же знаешь — я не умею дипломатничать, не обучен.
— Тебя он хорошо понял, сказал, что душа у тебя ноет от боли за судьбу Отечества.
— За судьбу Союза, — поправил генерал. — Он прав, твой владыко: душа измучена, кровоточит. Да разве только у меня? Мы мало думали о душе. А душа — это вера, без нее человек превращается в двуногое животное, дикое, агрессивное. Вера — не важно, какая религия, главное, чтоб ее сердцевину составляло добро, вера — это ориентир, идея.
— Но ведь и у Гитлера была идея расового превосходства, и на такой основе он внушал немцам веру. Они верили и творили чудовищное зло. И, между прочим, сионизм зиждится на иудистской идее — богоизбранной нации, на вере, что придет их Мессия и они будут владеть миром.
— А я так считаю и я убежден, что сионизм страшнее фашизма. Собственно, это носители одной и той же идеи — человеконенавистничества, зла. А их ненависть друг к другу — это всего лишь междоусобная борьба двух преступных шаек. Сионисты победили фашистов, своих конкурентов, потому что оказались умней их.
— Победили не своими, а чужими руками, кровью советских людей, — вставил генерал, но Иванов пропустил его слова и продолжал с прежним напряжением, с необычной для него дрожью в голосе. Решительный взор его ушел куда-то в бездонную глубину: — Их стратегия испытана веками. И заметь: лакомой жертвой тех и других была Россия с ее несметными природными богатствами, необъятной территорией с ее самобытной идеей, духовной мощью, которая помогла Александру Невскому, Дмитрию Донскому, Минину и Пожарскому, Кутузову. Они ненавидели Россию, народ наш и боялись. Наполеон пошел в лобовую, опьяненный успехами в Европе, и потерпел крах: русские казаки побывали в Париже. Гитлер пренебрег уроками Наполеона, в хмельном угаре от легких побед в той же Европе бросился напролом, и тоже русская армия прикончила его в Берлине. Наследники Гитлера оказались более предусмотрительны. Они пошли другим путем, путем внутренней диверсии, поддерживаемой и руководимой спецслужбами Запада. Они учли опыт Испании и начали создавать пятую колонну.
— Ты считаешь, что перестройка, развал Союза и прочие мерзости — дело рук сионистов?
— Убежден. И я докажу тебе.