А где же тот настоящий Христос, почему он не идет? Или ваш Матвей ошибся в сроках?
Но епископ откровенно проигнорировал последний вопрос генерала, как неуместный и недостойный, продолжая цитировать того же Матфея:
— Ибо восстанет народ на народ и царство на царство: и будут глады, моря, землетрясения по местам… и тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать и возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут и прельстят многих; и по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь.
— Пророчество поразительное, — сказал Иванов. — Но его можно отнести и к восемнадцатому году, и к нашему «перестроечному» времени. И тогда, и теперь на русской земле было и есть предостаточно лжепророков — разных троцких и горбачевых.
— Добавь сюда Яковлева и Шеварднадзе, — сказал генерал. — Их просионистская пресса уже объявила пророками. А эти пророки разрушили великую державу. Алчущие власти авантюристы придумали суверенитеты, объявили себя президентами и думают, что каждый в одиночку выберется из трясины, устроенной прорабами и архитекторами перестройки. Не получается. Как вы считаете, Николай Семенович?
— Иисус сказал: всякое царство, разделившее само в себе, опустеет и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит, — ответил епископ.
— Иисус был мудрый и дальновидный товарищ, — сказал генерал. — Но вы, владыко, так и не ответили мне: скоро наступит воскресение России?
— Видите ли, почтенный Дмитрий Михеевич, я не политик и затрудняюсь… Я бы хотел от вас услышать ответ, как от человека военного?
Но генерал уклонился от ответа, видно, сейчас его интересовало нечто другое, и он воспользовался словом епископа «не политик», сказал презрительно и веско:
— Сегодня нет людей вне политики и быть таких не может. Что, не согласны? Скажите — церковь вне политики? Как бы не так. А ваш современный поп Гапон, ну этот рыжий экс-диссидент, мразь, которая витийствует на сборищах так называемых демократов, он что — тоже вне политики? — звучал гулко возбужденный бас генерала.
— Это его личное мнение. К тому же он депутат и обязан, — пожав плечами, несколько смутился епископ.
— Что обязан? — решительно спросил Якубенко, уже невольно втягиваясь в спор, которого только что хотел избежать. — Выступать против воли народа на театральных баррикадах? Так?
— Вы имеете в виду у Белого Дома. Но там был народ, и священник среди народа, — это естественно, — попытался возразить епископ, но генерал стремительно перебил порывистым презрительным тоном:
— Какой народ? Пьяная толпа, шваль бездельников и подонков, истеричных дамочек, тель-авивского происхождения защищали ваш Белый Дом — в то время филиал вашингтонского, на который, кстати, никто и не нападал.
«Начинается, — тревожно подумал Иванов, соображая, как не дать разгореться нежелательной дискуссии. Но епископ заговорил как бы мимоходом, но серьезно и обиженно:
— Дом этот совсем не мой, и я ни в нем, ни возле него никогда не был.
— Да я вас, уважаемый Николай Семенович, лично вас, не упрекаю, и прошу извинить меня. А вот вашего патриарха я обвиняю и считаю его недостойным возглавлять православную церковь. Хоть я человек в общем-то неверующий, но крещеный.
— В чем вы его обвиняете? — не повышая голоса, но холодно спросил епископ. В его словах чувствовалось напряжение. — Что он благословил Ельцина в связи с избранием на пост президента?
— Отнюдь, это пусть останется на совести господина Редигера. Я обвиняю его в том, что он — господин Редигер, или по-вашему Алексей второй, отлучил от церкви русских патриотов, великомучеников, безвинных страдальцев за русский народ, так называемых руководителей так называемого путча.
Выпуклые блестящие глаза епископа смотрели на генерала с холодной отчужденностью. Он даже задергался на стуле, демонстрируя неловкость. Сказал, глядя на Иванова, словно ища его поддержки:
— Но они же арестованы как преступники?
— Извините. Преступники или нет — это скажет суд. Только суд вправе, — все больше возбуждаясь, заговорил генерал.