Я уже кратко доложил своему Кругу об этом состоянии, гамме чувств, появляющихся в момент преображения. И получил задание собрать максимум информации о вашей растительной цивилизации и передать её в Совет Круга для обсуждения.
Почему ты назвал нашу цивилизацию растительной?
Не обижайся, но такой уровень её развития. Нам трудно отделить вас от растений и животного мира. Вы так же хищно и безжалостно относитесь друг к другу, как и другие формы жизни на Земле.
У Вас странные отношения между собой вроде бы друзья, хорошие знакомые, но в случае своей выгоды, алчности готовы поглотить и уничтожить своего ближнего
Наверное, ты хочешь спросить, почему я выбрал вашу страну, тебя, живущего в ней, для передачи земной души?
Да, этот вопрос у меня возник давно. Ты снял его с языка.
Да потому, что на этой территории больше всего сохранились те первозданные, морально чистые ростки. И хотя эти участки небольшие, но они глубоко сидят в вашем народе.
Да, продолжал он, народ у вас удивительный, добрый, терпеливый. Помнишь, в твоем стихотворении ты написал:
И, золотого света мощь в соборах растекаясь
По стенам русских храмов, на приход
В молитвах, пред алтарем склоняясь,
Молчит и тихо крестится народ.
Он замолчал.
А вам не хочется иметь лучшие качества нашей души? Перенять их для своей Галактики?
Не знаю, сказал он, впервые задумавшись, понимаешь, такие прекрасные чувства, как радость, любовь, удивление, счастье, восторг, восхищение и др., которые сами по себе прекрасны. И они хороши для подражания. Но в семена человеческой системы развития заложены одновременно все свойства будущего субъекта. Как эти прекрасные черты человеческой души, так и другие отрицательные, о которых я говорил ранее. Они находятся в одном семени и вырастают одновременно
В это время подошла молоденькая, симпатичная официантка.
Чай, кофе? спросила она.
Чай, ответил я, чайник с подогревом и простого печенья.
Мой гость замолчал. В запале своего монолога он был в состоянии возбуждения.
Да, быстро ты стал таким эмоциональным, сказал я, глядя на него.
Он засмеялся:
Я ведь уже землянин.
Попробуешь наш чай или тебе нельзя?
Нет, почему же, попробую, я ведь должен полностью ощутить себя землянином.
Вскоре девушка принесла нам стеклянный чайник с чаем прекрасного цвета. Поставила его на подставку из стекла, в которой находилась капсула с сухим спиртом для подогрева, и небольшую пиалу с печеньем. Перед нами также оказались две стеклянные чашки с ручками и сахарница с сахаром.
Я решил за ним поухаживать. Налил ему чай, положил ложку сахара, перемешал и подвинул чашку к нему. Внимательно наблюдая за моими манипуляциями, он заметил:
А я хотел попробовать всё это сделать сам.
Извини, сказал я. Взял эту чашку себе, а свою пустую чашку пододвинул к нему.
Мой собеседник стал повторять мои манипуляции с наполнением чашки чаем и сахаром. Он делал это с большой важностью и удовольствием. Видимо, с такими же чувствами пил чай, осторожно откусывал кусочки печенья.
Ты что, впервые ешь у нас?
Ну смущенно ответил он и развел руками.
Не смущайся, это же не преступление.
Для вас это необходимость, для меня это. Видимо, он не мог даже подыскать нужных слов для объяснения своих чувств. Я решил переключить его внимание на другую тему.
Скажи, пожалуйста, а ты бывал в других странах, изучал их жизнь, быт, культуру, политическую систему и прочее?
Конечно, я был практически во всех наиболее развитых странах Европы, Азии, Америки. Наверное, хочешь спросить:
«Ладно ль за морем иль худо? И какое в свете чудо?»
Да ты и Пушкина цитируешь, как настоящий землянин!
За рубежом есть много хорошего. В некоторых странах жизнь среднего уровня выше, чем у вас в стране. Много сохранилось исторических ценностей, уникальные соборы, замки, здания, музеи, сохраняются прекрасные природные места заповедники.
Но лицемерие одна из ключевых черт Запада. С одной стороны, они стараются никоим образом не обидеть какую-нибудь социальную группу или меньшинство. Однако за этим скрывается старое чувство превосходства над прочими «отсталыми» народами и странами.
Вы стали в современном мире новыми изгоями. Другими словами, стороной, в адрес которой можно не стесняться в высказывании самым что ни есть уничижительным образом