– Сейчас еду. Ты пока звони в Монтелузу, вызывай криминалистов и извести судью Ло Бьянко.
Стоя под душем, он пришел к выводу, что покойник был не иначе как из мафиозной группировки Куффаро из Вигаты. Восемь месяцев назад – видно, из‑за передела территории – разгорелась кровавая война между семьей Куффаро и Синагра из городка Фела, по трупу в месяц в порядке строгой очередности: один из Вигаты, другой из Фелы. Последним застрелили в Феле некоего Марио Салино, следовательно, на этот раз пробил час кого‑то из Куффаро.
Прежде чем выйти из дому (он жил один в домике у моря на окраине Вигаты, противоположной выпасу), ему захотелось позвонить Ливии в Геную. Она тут же сняла трубку, еще сонная.
– Прости, но мне захотелось услышать твой голос.
– А я тебя сейчас видела во сне, – сказала она. И добавила: – Ты был со мной.
Монтальбано хотел было сказать, что она тоже ему снилась, но ему помешала какая‑то нелепая стыдливость. Вместо этого он спросил:
– И чем мы занимались?
– Тем, чем не занимались уже слишком давно, – ответила она.
В комиссариате помимо бригадира он нашел только троих полицейских. Остальные преследовали владельца магазина одежды, который стрелял в сестру, не поделив с ней наследство, и после этого сбежал. Открыл дверь камеры предварительного заключения. Оба мусорщика сидели на скамейке и жались друг к другу, бледные, несмотря на жару.
– Подождите меня, скоро вернусь, – сказал им Монтальбано, но те даже не ответили, покорные своей участи. Дело известное: если кому‑либо – не важно по какой причине – пришлось столкнуться с законом, быстро ему не отделаться.
– Кто‑нибудь из вас оповестил журналистов? – спросил комиссар у своих. Они покачали головами.
– Смотрите, не хочу, чтоб они путались под ногами.
Галлуццо робко выступил вперед и поднял два пальца, будто просился в сортир.
– Даже мой шурин?
Шурин Галлуццо был корреспондентом «Телевигаты» и занимался уголовной хроникой. Монтальбано представил, какая бы разыгралась семейная сцена, если б Галлуццо ничего не сказал шурину. Галлуццо смотрел на него печальными собачьими глазами.
– Ладно. Только пусть приходит, когда труп уже увезут. И никаких фотографов.
Они выехали на служебной машине, оставив на посту Джалломбардо. За рулем сидел Галло, который вместе с Галлуццо был мишенью вечных шуточек вроде: «Комиссар, что говорят в курятнике?», и Монтальбано, зная, с кем имеет дело, сделал ему внушение:
– Не гони, нужды нет.
На повороте делла Кьеза дель Кармине Пеппе Галло не смог удержаться и прибавил газу, так что шины завизжали по асфальту. Послышался резкий хлопок, как от пистолетного выстрела, машину занесло. Они вышли: правая задняя шина висела клочьями, понятно было, что ее долго пилили чем‑то острым, следы порезов бросались в глаза.
– Паскуды, сукины дети! – взорвался бригадир.
Монтальбано разозлился не на шутку.
– Да если даже младенцы знают, что два раза в месяц нам режут покрышки! Господи! Я каждое утро вас предупреждаю: прежде чем ехать – посмотрите! А вы, вам это до лампочки, сволочам! Пока кто‑нибудь не свернет себе шею!
По разным причинам понадобилось добрых десять минут, чтобы поменять колесо, и когда они добрались до выпаса, криминалисты из Монтелузы уже были там. Они «медитировали», как называл это Монтальбано: то бишь пять или шесть полицейских кружились на том месте, где раньше стояла машина, головы опущены, руки в карманах или за спиной. Они походили на философов, погруженных в глубокие размышления, на самом же деле рыскали, напрягая зрение, в поисках оставшихся на земле знаков, следов, отпечатков.