То есть, у тебя никого нет родных?
Нет. Теперь и дед умер, а теток я не знаю. И вряд ли я им нужна. После больницы меня и отправили в Толларп. И мне там очень понравилось. Там я осенью пошла в школу.
И научилась танцевать польку.
Да, мне нравится танцевать. И старые танцы, и свинг. Тогда все забываешь, кроме танца, и кажется, что все замечательно.
Они проходили мимо церкви Адольфа Фредерика. Из-за купола вышла луна и осветила белое здание.
Смотри! Айна остановилась, подняв голову.
Сквозь темные голые ветки деревьев сиял восьмигранный барабан церкви. Темный купол на нем подчеркивал белизну.
Красиво, согласился Давид. Белые здания всегда красивы.
Они пошли дальше. Впереди светились огоньки над ямами будущего метро. Айна хотела завернуть на широкую и хорошо освещенную Кунгсгатан, но Давид ее удержал.
Устала? спросил он.
Нет, она не хотела еще прощаться, ей нравилось идти по ночному городу за руку с Давидом. Было хорошо и спокойно, и совсем не хотелось бежать скорей домой, как обычно после танцев или вечернего фильма. Хорошо, что она сегодня надела калоши, иначе бы ноги в туфельках промокли и замерзли. Хотя дождя не было, на улице было сыро.
Они прошли мимо темного Концертного зала, его глухая задняя сторона с фальшивыми балконами показалась Айне страшноватой, она поежилась.
Ты замерзла?
Айна помотала головой.
У меня здесь велосипед, Давид показал на парковку велосипедов Хочешь, я тебя отвезу, или пойдем на трамвай?
А потом тебе обратно сюда идти? Айна посмотрела на Давида. Он, наверное, еще больше замерз. А завтра всем на работу. Давай на велосипеде, а то мы скоро окоченеем.
Давид вывел велосипед, и они покатили. Айна сидела на багажнике, обхватив Давида руками и положив голову ему на спину. Мимо ехали машины, автобусы, трамвай со скрежетом остановился на повороте. Вожатый вышел и стал переводить стрелку огромной железной палкой. Давид объехал его, велосипед тряхнуло на рельсах, и Айна засмеялась.
Вторник, 6 декабря
В понедельник Давид пропустил занятия, потому что помогал обустраиваться Борису. Хорошо, что они с Айной заранее договорились на вторник. Они встретились на Стуреплан под грибом. Шел мокрый снег, и Давид решил, что стоит пойти в кино, кинотеатры были тут на каждом углу. Ему было неважно, что смотреть, лишь бы просто сидеть рядом с Айной, держать ее за руку. У него раньше никогда не было подружки, над ним посмеивались, говорили, что он «старомоден». Но также старомодны были и другие ребята, которых он знал. Может, потеря семьи так на них повлияла.
Привет, Давид!
Он так задумался, что не заметил, как она подошла.
Здравствуй! Куда пойдем?
Погода не для прогулок. В кино? Или в кафе?
Кафе скоро закроют, а ближайший сеанс на 19. Я уже смотрел, В «Стуре-театр» все продано на весь вечер, в «Рита» есть билеты на очередной фильм про Оса-Ниссе, ты, наверное, уже видела.
Один видела, неинтересно. А в «Сага»?
Там детский фильм, советский.
«Золушка»? Ой, Инга говорит, что славный. Она ходила со своими детьми. Ну, с которыми работает. Пойдем?
Бежим!
Они побежали на Кунгсгатан. Возле кассы стояла небольшая очередь. Советский фильм был диковинкой, но он шел уже почти месяц, и считался детским, хотя его показывали в вечернем кинотеатре.
Как Инга, не обиделась? спросил Давид.
Нет, говорит, что довольна. Наверно, я ей только мешаю. Она считает, что обо мне надо заботиться, когда мы вместе ходим. Говорит, я похожа на ее сестренку.
Я ее понимаю.
У тебя же не было сестренки.
К сожалению. Но Инга, наверное, очень скучает. Со мной в Толларпе были брат с сестрой. Сестру отправили в Гетеборг, в детский дом для девочек, а с ним мы встретились потом в Упсале. Он до сих пор не может простить, что их разлучили.
А ты сразу из Толларпа попал в Упсалу?
Нет. Меня сначала забрал один священник из Сконе. Сказал, что ему нужен такой музыкальный мальчик, что сделает из меня органиста. Я был не против.
А потом?
А потом оказалось, что он хочет сделать из меня доброго христианина. Он хотел, чтобы я отдал папины ложки «на благо церкви», сказал, что их можно перелить в подсвечники. А тут я был против. Я отказался молиться и соблюдать всякие обряды. Он стал угрожать и один раз пытался меня выпороть. Тогда я сбежал и пришел в Гетеборг, в синагогу. Больше некуда было идти. Оттуда меня уже отправили в Упсалу, в детский дом для еврейских мальчиков-беженцев.