Даш, я беременна, раздалось, как гром с ясного неба. Вот в чем причина моего недомогания. Я вчера вечером подумала, все подсчитала. У меня нет сомнений.
Она продолжала что-то щебетать, но я не слышала ровным счетом ничего. Время остановилось. Кажется, в окне, на другой стороне улицы, я заметила снова того благополучного господина. Он снял цилиндр и церемонно поклонился мне. Вот против кого я затеяла игру, против этого невозмутимого хозяина. А деревенский «дон жуан» тут ни при чем.
Да ты не слышишь! донеслось до меня. Я говорю: это будет наш секрет, хорошо? Я не хочу, чтобы Иван об этом знал. Дай мне время его подготовить.
Боишься, что ли? грустно подытожила я.
Конечно! Ты же знаешь, мужчины не такие, как мы.
Нет, не знаю!
У тебя еще все впереди, усмехнулась она. Поверь. Его реакция может быть непредсказуемой
Как только смогла, я выбежала из дома, и слезы сразу же полились из меня огромными ручьями. Я зашла за угол, чтобы Анька не смогла меня увидеть. Но посмотрела на тропинку, ведущую в лес, и побежала по ней. Откуда ни возьмись, налетел встречный ветер. Я бежала и подставляла ему лицо пусть сдувает оттуда мои безумные слезы, пусть Я добежала до Марьянки и повисла в ее объятиях. Она ласково шелестела иголками так, как всегда. Как в детстве. И Фекла в отдалении ожидала, что я скажу. Как всегда.
Эта Анька плакала я. Это Анька Дура Дура Какая же она дуреха.
Мой лоб прикасался к марьянкиному стволу, а слезы падали на красноватую кору и смешивались с сосновой смолой.
Не плачь, казалось, шелестела Марьянка.
Ничего не поделаешь, вторила Фекла.
Скажите мне, что все будет хорошо! взмолилась я.
Но ответа не было. А может быть, мои подруги-сосны и вовсе ничего не произносили, а я сама себе все придумывала Может быть. Я вытащила из кармана письмо, разорвала его пополам, потом сложила половинки вместе и еще раз пополам, потом порвала по две четвертинки отдельно И рвала оставшиеся обрывки до неразличимых клочков. Мои слезы падали на кусочки бумаги и, наверное, где-то там внутри смешивались со слезами «лапочки Светы». Прости, девочка-мама. Прости, что уничтожаю твою надежду. Клочки бумаги падали сквозь мои пальцы, а ветер подхватывал их и разносил в разные стороны. Больше нет письма. Я не со зла. Я хочу добра моей сестре. Вот так думаешь сделать что-то хорошее и не видишь, как зло прячется за добрыми умыслами прозрачной мрачной тенью. Защищая Аньку, я обижала ни в чем невиноватого Ванютку Но по-другому я не могла. Что же поделать, если жизнь так несправедлива?
Детство окончательно уходило, оставаясь в этом сосновом лесу без меня, прилипая навечно к запаху смолы, перемешиваясь с тонкими сосновыми иголками, с этим необычайным лесным воздухом, ароматом былых дней. А я? Я оставалась один на один с судьбой. Одна. Без сосен. И даже верные стражи Федор и Сенька не могли защитить меня от нашего обидчика Ивана. И от жизненных невзгод не могли уберечь. Они оберегали меня в детских сказках, хранили меня, пока я ждала принца с дорожной сумкой на плече. А теперь защитники-сосны становились бессильными. Совсем. А принц? Он тоже остается в мечтах, в этом лесу. Испаряется вместе с утренней росой.
Я усмехнулась. Вон Аня уже дождалась своего «принца». И ничего хорошего нам это не принесло. Беременность Это было самое ужасное, что могло с нами случиться, самое плохое. Я плакала горько и долго. Я забыла про сосны, и даже про Аню забыла. Я не знала, кого я больше жалела: сестру или самое себя, или маму Или даже бабушку Глашу, тонкие седые косички которой я помнила на той же самой подушке Нет, не только на подушке, а даже на той же самой наволочке, на которой целую неделю покоилась прекрасное золото Анькиных волос. Все смешалось в моей головушке: хорошее и плохое, детское и взрослое, прошлое и будущее
Ах уж этот Иван! Какие мы с Анькой невезучие! В тот момент я полагала, что это был ужасный день. Хуже не придумаешь, никогда и ни за что. Как я упивалась своим несчастьем, как была эгоистична, как жалела себя. Да, все-таки себя. В первую очередь, себя. Тогда я еще ровным счетом ничего не знала. Никто понятия не имел, что готовит для нас судьба завтра. Знал только он тот, в цилиндре, кто померещился мне вдалеке между соснами
Глава 6. Беда
К полудню в небольшую комнату, которая служила клубу в качестве фойе, набилось огромное количество людей. Пришли даже те, кого никто не ожидал увидеть. Марфа, проживающая на краю села, пришагала с младенцем, которому и месяца от роду не исполнилось. Она жила далеко от нас и я не знала, девочка у нее или мальчик. Марфе сразу же уступили место на деревянной лавке, расположенной вдоль стены, и она, не теряя времени, вытащила на виду у всех свою огромную белую грудь и приложила к ней ребенка. «Не морить же его голодом!» сказала она, как бы оправдываясь, свободной рукой подвигая с плеча платок, чтобы наполовину прикрыть то ли ребенка, то ли грудь. Опираясь на палку, медленно вошел в комнату столетний дед Ильич, который обычно дальше завалинки своего дома никуда не ходил. «А что же делать? сказал он куда-то в воздух. Надо значит, надо!» От того, что эти двое оказались здесь, ощущение неизвестности и страха от ожидаемого выступления только усиливалось. Мы с Аней стояли в самой середине толпы. Иван промелькнул у входа в следующую комнату, где проходили репетиции хора, но пробраться к нам, наверное, не смог. «Впрочем, пронеслось в моей голове, он и не пробовал».