Эй, трясет меня сестра. Ты что это?
Ты пришла? плачу я. А где она? Где мать?
Какая мать? шепчет она. Ты в своем ли уме? Нет ее. Умерла она.
И только тут я понимаю, что это был сон. Я в своей кровати. Сквозь нашу старенькую тюлевую занавеску виден месяц. «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана», ни с того ни с сего приходит на ум. А Анька прижимает меня к себе крепко-крепко.
Успокойся, Дашенька, вдруг все понимает она. Это был только сон. Только сон. Я с тобой.
Но меня еще долго трясет. Я боюсь заснуть. Даже когда сестра уже давно посапывает рядом, я все пытаюсь прижаться к ней посильнее. Мне кажется, что чем ближе я к ней, тем сохранней.
На следующий день по дороге из школы я вполне равнодушным тоном решаю спросить Лену:
А помнишь, ты говорила вчера про какое-то колдовство. Я, конечно, в это не верю, но все же
Конечно! усмехнулась она.
Просто любопытно, тебе баба Зина, случайно, не говорила, в чем заключалось то самое проклятие?
Говорила когда-то, замялась Ленка, да я маленькая была Так что ничегошеньки не запомнила. Знаешь, что-то там было про любовь да страдания.
Ну что же, это немного. Даже в песнях поется, что любовь и страдания часто случаются вместе. Разве ты не слышала? Все проходят через несчастную любовь! Без исключений! Так что грош цена такому колдовству.
Вот, еще вспомнила, продолжила она, не реагируя на мои слова. Было что-то про один раз в жизни.
Что «один раз в жизни»? Что именно? с деланным равнодушием переспросила я.
Не помню.
Мы шли по тропинке. Мои сосны хранили молчание, только потемнело в лесу на мгновение. А может быть, мне это только показалось.
Глава 5. Дорогой и любимый
Шли дни, недели, месяцы. В нашей жизни ничего не менялось. Но на душе у меня было неспокойно. Все чаще я напрашивалась в клуб вместе с Аней. Нехотя брала она меня с собой. Постепенно я привыкала к самодеятельности. То ли я сама осознала, что на дирижера тоже надо смотреть, то ли Анютка сделала свои выводы и не забывала мне время от времени улыбнуться, но она больше не казалась так уж сильно зацикленной на своем руководителе. В перерывах она даже подходила, чтобы потрепать меня по голове хотела, видимо, быть (или казаться?) идеальной сестрой.
Что, снова привела с собой контролирующий орган? спрашивал, бывало, Иван.
Аня хохотала, а я не могла простить таких шуток и долго на него дулась.
Даш, не обращай внимания, успокаивал меня один из участников хора Петька-отличник. Он не со зла. Просто он массовик-затейник, вот и шутит.
А я не воспринимала Ивана в роли затейника, в моем воображении он так и оставался темной силой. Тихо, и даже мрачно, просиживала я репетиции хора, всеми забытая и никому не нужная. Но однажды оказалось, что я тоже могу кое в чем пригодиться. В репертуар хора всегда входили патриотичные или пионерские песни. Тогда я думала, что такой репертуар был инициативой самого Ивана. Позже стало понятно, что условия эти были спущены сверху, из райкома партии. Дело осложнялось тем, что ни слов, ни нот новых произведений в нашей глуши достать было невозможно. Впервые песни звучали по радио. У нас в клубе оно было одно на все село. По радио и разучивали песни. Аккорды Иван подбирал мгновенно, а вот слова запомнить было сложнее. Руководитель, однако, нашел свой способ, или, как теперь сказали бы, свое «ноу-хау».
Ты будешь запоминать первый куплет, говорил он одному участнику хора и поворачивался к следующему. А ты второй.
Чудесным образом, каждый запоминал свое четверостишие и, если удача улыбалась, уже через пару недель после радио премьеры Иван умудрялся разучить с хором новую песню. Бывало, правда, что отворачивалась та самая удача. Даже при таком находчивом распределении труда люди умудрялись пропускать слова. А то и целый куплет.
«Пусть мороз трещит от злости, декламировал свой куплет Петька, осыпая снег с усов, к нам пришла сегодня в гости» Ой, черт, не помню наверное, «елка всех лесов», а?
Какая елка?! кричал Иван. Ну, какая елка, спрашивается?
Пионерская! нашелся Петька.
Не подходит елка! По ритму не подходит. Там должно быть слово их четырех слогов. Или два слова по два слога Черти что, а не елка
Может и так, ныл Петька, но я, честно, не помню. Лучше уж давайте про любовь петь, чем про пионерский новый год