Обращение Верещагина к Словарю В. И. Даля представляется вполне органичным. Непонятно другое. Во-первых, почему он решил связать слово хлын именно с Вятской землей, когда в своем отрицательном значении его бытование отмечено автором словаря также в Нижегородской и Сибирской губерниях, а выражение Берегись, тут хлыны есть! автор словаря приводит со ссылкой на Тульскую губернию, весьма далекую от Вятки. Во-вторых, у слов с корнем хлын есть и другие значения. Так, если в Саратовской губернии слово хлынить означает мошенничать или плутовать, то в Вологодской губернии это же слово означает вяло, лениво идти или ехать. В Сибири хлынью, хлынцой называют, говоря о верховой езде, самую тихую рысь поехал хлынью, хлынцой. И, конечно, всем известен глагол хлынуть или нахлынуть в значении натечь, набежать, налететь во множестве, потоком, толпой вода хлынула с гор, дождь хлынул как из ведра, народ хлынул из церкви на площадь.
Отчего же именно вятчане «оказались» хлынами, а спустя сто лет еще и слепородами? Несмотря на то, что до сих пор не обнаружено ни одного письменного источника, в котором бы они так именовались, и хорошо известно, что, как русские летописи, так и местные летописцы называют наших предков не хлынами и не хлыновцами, но всегда вятчанами. Даже тот факт, что вятчане, случалось, нападали на своих соседей, не дает оснований говорить об их какой-то уникальной духовной ущербности. Поскольку так поступали многие народы и устюжане, и владимирцы, и новгородцы, и киевляне, жители Твери, Москвы и других городов.
Вятчане стали хлынами и слепородами исключительно по воле авторов этих концепций, поскольку эти допущения играли в них не последнюю роль. Как известно острие критики Верещагина было направлено против авторитета «Повести о стране Вятской», со страниц которой вятчане предстают благочестивыми наследниками новгородцев. Поэтому мысль о «Хлынове городе хлынов» казалась ему одним и аргументов, опровергающих этот авторитетный источник. И он, действительно, преуспел. Если в «доверещагинских» изданиях по истории Вятского края77 мы не встретим и слова о хлыновстве вятчан, то уже в начале 20 века благодаря, прежде всего, публикациям А.С.Верещагина, гипотеза о «вятчанах шестниках, хлынах и изгоях» прочно утверждается в историографии Вятского края.
Важное место она занимает и в концепции Гомаюнова, усердного почитателя преп. Трифона Вятского, «земная миссия» которого, по мысли ученого, состояла в излечении вятчан от «родового греха» слепородства.78 Эта мысль представляется вполне логичной для методолога, педагогичной для учителя и богословски обоснованной для священника. Поскольку все мы, отчасти, духовно слепы и тем самым доставляем немало бед, как ближним, так и самим себе. Вопрос в другом насколько она исторична? Существуют ли, действительно, веские основания называть именно Хлынов городом хлынов и утверждать, будто именно это прозвище, в его отрицательном значении, предопределило название нашего города?
А что говорят источники?
Для ответа на этот вопрос историк должен обратиться к источникам. Важнейшими из них принято считать письменные, и среди них общерусские летописи или памятники местного летописания. Однако, как было отмечено замечено выше, ни один из этих источников не называет жителей Хлынова хлынами или слепородами, но всегда вятчанами.79 В том числе при описании битвы с устюжанами в Раздерихинском овраге, в которой, по мнению Гомаюнова, особенно ярко проявилось слепородство вятчан.80 Нет этих слов в «Повести о стране Вятской», «Вятском времяннике» и «Летописце старых лет».
Казалось, следовало бы ожидать, что хлыновство и слепородство вятчан должны были бы получить соответствующую оценку в памятниках духовной литературы. Но ни в «Повести о Великорецкой иконе», ни в «Житии преп. Трифона Вятского», ни в его духовном завещании братии Успенского монастыря81 о них также нет ни слова. Нет этих слов и даже намеков на них и в древних богослужебных текстах (тропаре, кондаке, молитве), посвященных преп. Трифону или Великорецкому образу. В 8 икосе акафиста преп. Трифону упоминается исцеление от слепоты, но в прямом смысле, как исцеление от физического недостатка: «Радуйся, расслабленных укрепителю. Радуйся, беснующихся от насилия диавольского свободителю. Радуйся, слепым зрение возвращаяй. Радуйся, хромыя еже право ходити устрояяй. Радуйся, немым проглаголание даруяй. Радуйся, неисцельныя язвы дивно врачуяй». Также и при описании чудес от Великорецкого образа о слепоте каждый раз говорится в прямом, а не в переносном смысле как о физическом недостатке.