А вы что скажете? спросил Корнилов у Александра. Вот здесь. Он опять слегка обнажил клинок. Есть надпись арабской вязью. Я давал одному учёному мулле прочесть.
И что же здесь написано?
Я изготовил этот клинок для мира и праздника. Пусть будет проклят тот, чья рука посмеет обагрить его кровью, процитировал Корнилов. Скорее всего, оружие сделано для богатого человека, как парадное убранство. А все эти страшные легенды всего лишь легенды.
Но Железнов погиб, напомнил Нахимов.
Всего лишь случай, спокойно возразил Корнилов.
***
Александр и капитан Бутаков ушли от Нахимова поздно ночью. Город спал. Только из гавани доносилась перекличка вахтенных. Впереди шагал ординарец, освещая тусклым корабельным фонарём тёмную улицу.
Что не люблю, так наши летние ночи, выругался Бутаков, споткнувшись.
Осторожней, Григорий Иванович, отозвался ординарец. Я же вам фонарём свечу.
Григорий Иванович, задумчиво спросил Александр. Возможно, мне показалось, но Павел Степанович не любит вспоминать о Синопском сражении.
Не любит, согласился Бутаков.
Но почему? Таких громких побед давно не было в истории нашего флота.
Я толком не ведаю, что произошло, нехотя начал Бутаков. Сам знаешь, мы, моряки народ суеверный. Мне мичман с «Императрицы Марии» рассказывал: перед сражением штормило сильно. Вдруг на палубу, прямо к ногам Нахимова мёртвая чайка упала. Он помолчал. Дурная примета.
Но сражение выиграли блестяще, возразил Александр.
В том-то и дело, согласился Бутаков. Знать несчастье ещё впереди.
Меня поразил Павел Степанович. У него абсолютно другое отношение к людям и к службе. Удивительно, вспомнил Александр беседу с Нахимовым.
Не был бы он таковым, не видать бы нам победы под Синопом. Но совершенством нашего флота мы обязаны неустанным трудам адмиралу Лазареву. Это он воспитал адмиралов наших. Нахимов, как верный ученик Лазарева, понимает силу своих кораблей и умеет управлять флотом. Он моряк-воин. Доброе пылкое сердце, светлый пытливый ум. И, заметили, очень скромный в признании своих заслуг. На вечере никто не говорил о Синопе, никто не восхвалял его. Не любит Нахимов лести.
Я заметил, что матросы его уважают, как отца родного.
Вот, умеет он с матросами говорить по душам. У меня не получается, да и у многих не выходит так ладно, как у Павла Степановича, а он умеет. Помню, после Синопской битвы я на «Владимир» раненых принимал. Мой фельдшер матроса перевязывает. Тот весь в крови, а фельдшера торопит, мол, на корабль ему обратно надо. Я говорю: «Ты ранен. Куда тебе обратно?» «Я же плотник, отвечает, мне корабль латать надо, иначе Павел Степанович подумает, что я отлыниваю. Стыдно!» Вот, такая у нас морская семья.
Бахчисарай
Павел Аркадьевич, просыпайтесь, тормошил Павла поручик Жернов.
Что случилось? Павел выглянул из-под накинутой шинели. Приехали?
Бахчисарай.
Павел попытался потянуться, но низкая, узкая карета не позволяла.
Ох, и дороги здесь, пожаловался он. Все кости растрясло.
Да бросьте вы плакаться. Взгляните, какая красота! все восхищался Жернов.
Павел приник к запылённому окну пролётки. Они спускались в живописную зелёную долину, окружённую скалистыми горами. Внизу беспорядочная россыпь домиков: небольшие, беленные, с черепичными крышами. Каменные заборы, оплетённые дикой лозою. Над домиками кое-где возвышались тонкие башенки минаретов. Подобно минаретам, вдоль дороги росли пирамидальные тополя.
Прямо восточная сказка, согласился Павел.
Въехали в узкую улочку. Попали в теснину из каменных стен, оштукатуренных кое-как глиной. Нигде нет окон. Когда надо было разъехаться с арбой, экипаж притирался вплотную к стенкам домов. Высокие колеса арбы прокатывались в пяди от окошка пролётки. Ближе к центру города улица становилась шире и оживлённее.
Вы чувствуете, Павел Аркадиевич? с блаженством воскликнул Жернов. Кофеем пахнет. Да не абы каким, желудёвым настоящим, турецким!
Извините, но пока уловил только запах навоза, усмехнулся Павел.
Вдруг улица превратилась в настоящий восточный базар. Справа и слева шли сплошные торговые лавки. Под навесами, подпираемыми деревянными столбами, сидели продавцы в расшитых халатах, куртки в бисере, широченные шаровары, овчинные шапки. На широких прилавках, а порой, прямо на земле перед ними лежал товар. Меж столбов протянуты верёвочки, на которых висели кожаные кисеты с теснением, кошельки, ремешки с красивыми пряжками, остроносые сапоги из кожи хорошей выделки, бурки, овчинные жилеты, круглые шапки из каракуля. После пошли ряды с фруктами, овощами, орехами, сладостями, специями.