Как же ты вовремя. Я все распродал. Все закрома пусты, а нового товара взять неоткуда, жаловался караим. Заедешь ещё?
Сам понимаешь война. Коль смогу, подвезу тебе что-нибудь, уклончиво пообещал дед Михо.
Караим усмехнулся:
А помнишь молодыми были? Ты мне контрабанду из Турции привозил.
Помню, помню, закивал дед Михо.
Ох, и бесстрашным ты был, Михо! Через всё море на ялике.
Сам, как вспоминаю, жуть берет. Отправляешься в путь и не знаешь: доплывёшь или нет. Бывало, в бурю попадал одними молитвами спасался.
У меня просьба к тебе, перешёл на шёпот старик. Вывези отсюда мои деньги. Боюсь, что случится: уйдут англичане, тут же ограбят меня мои же соседи.
Вывезу. Не беспокойся. Сохраню, пообещал дед Михо.
***
После полуночи Павел открыл один из мешков с овсом. Под зерном был спрятан другой мешок, из которого он извлёк форму французского офицера. Переодевшись, осторожно вышел на улицу.
Порт шумел даже ночью, но в переулках ни души. Павел пробрался узкими проходами между кривых стенок к оборонительным веркам. Здесь кипела работа. Горели костры. Возвышались горы свежей вынутой земли из рва. Кучи фашин и туров. Караульные не задерживали Павла. Патрули из английских матросов отдавали ему честь.
Осмотрев батареи, Павел возвращался к дому караима другим путём, через нижнюю часть города. Попал в оживлённую улицу. Здесь на постой остановились турецкие солдаты. Многие спали прямо на земле, невзирая на холод, увернувшись в войлочные плащи. Другие были заняты какой-то настольной игрой. Курили. Варили свой вечный кофе. На Павла никто не обращал внимания.
Проходя мимо богатого дома, он заметил высокого плотного человека в проёме широких ворот. Когда Павел поравнялся с ним, услышал знакомый голос:
Я-то думаю, где мог видеть этого молодого офицера? Ох, мальчишка, ты и сюда пробрался!
Павел не мог в темноте разглядеть лица, но голос узнал. В воротах стоял Мусса. Павел весь похолодел: деваться было некуда. Он же не побежит. Улица узкая. Кругом турецкие солдаты.
Заходи, дорогой, чаем угощу, дружелюбно, но настойчиво пригласил Мусса. Посторонился, пропуская Павла в дом.
В просторной комнате на коврах сидели татары, человек десять, пили чай и вели неторопливую беседу. У всех за поясом длинные ножи. У стены стояли ружья. Мусса провёл Павла на деревянную веранду, выходившую в тёмный двор. На полу веранды лежали подушки. Мусса приказал слуге принести чай и фонарь.
Все укрепления осмотрел? спросил Мусса, когда они уселись.
Ты меня выдашь? напрямую спросил Павел.
Зачем? Если надо было тебя выдать, я бы это сделал ещё днём. Мне доложили, что дед Михо приехал в город, а с ним какой-то юноша. Я сразу понял, что это ты, сын Теккея. То, что Меньшиков задумал брать Евпаторию, уже давно известно каждой вороне. Ты же видел, что сотворили с городом? Не город камень!
Видел.
Слуга принёс поднос с высоким медным чайником и маленькими стеклянными чашечками. Подвесил масляный фонарик на столб веранды.
Отговори своего крёстного брать город. Зря вся эта затея, продолжал Мусса. Не видать вам Гёзлёва. А коль даже возьмёте, английские корабли пушками сотрут его в песок. Жалко. Да не вас жалко, а город.
Так ты меня отпустишь? осторожно спросил Павел.
Отпущу.
Почему?
Много вопросов.
И ни одного ответа.
Ох и настырный ты! Мусса молча пил чай. Через минуту мрачно сказал: Обманули нас. Ты был прав: хотят отнять наши земли. Многих местных крымчаков заставляют уезжать в Турцию. Особенно тех, у кого земли было много. Почти все мои родственники уехали. Меня самого хотели отправить в Варну. Обещали большое поместье в Бабадаге.
А ты?
Ни за что! зло рыкнул Мусса. Здесь моя земля. Никто у меня её не отнимет!
Но ты до сих пор на их стороне, упрекнул его Павел.
А куда мне деваться? Идти на поклон к Меньшикову? Нет! Для меня, что турецкий султан, что русский царь, что английская королева все едины, все хотят отнять у меня родину. Ты молод, и не поймёшь, что значит встретить старость на чужбине, где нет могил твоих предков, где всё чужое; где ты сам для всех чужой. Уж лучше умереть на родине в нищете, чем в роскоши, но в ином краю. Выкопай вольную сосну с горной вершины, посади в свой сад, поливай её, ублажай всё равно засохнет. Так и я не вынесу чужого сада.
Что же ты будешь делать?