И опять с вопросом: «Что ж ты бабу свою с собой не взял?» «Привезу, если скажешь», послушно, как зачарованный согласился Прокопыч и собрался уж гнать обратно не признаваясь самому себе, что не столько за Валентиной, а как удачный повод удрать от зловещей старухи (и откуда страх?), но Прасковья и эту, от самого себя тайную мысль угадала, остановила. «Не скажу. Поедем, поедем в Дедново, не родить что умереть, поедем, поедем, сто лет в Дедново не была».
Тряску по лесным колеям сносила спокойно, а вот на асфальте от Белоомута до Дединова с нарочитым недовольством поохала, непривычна, видно, была к быстрой езде. В дороге Прокопыч отметил, что вопреки его опасениям насчёт запаха ожидал старческой моче-плесенной вони дух от ведьмы исходил приятный, как будто даже цветочный, кипрейный когда его лист разомнёшь да придавишь перед тем как на чай крошить, точно такой же тугой сладостью веет чудно: другая трава сгорит да завоняет, а кипрей вот благоуханит.
Странную гостью потчевали запечённым диковинным угрём, в Оке его не поймать, да зря, не притронулась старуха к вилке, часа два, как та щука в корыте, сидела напротив Валентины истуканшей, шум в своём ухе слушала, а когда бесцветный глаз поднимала (к тому же странно косила вверх, не в глаза смотрела, даже не на волосы выше), то будто спрашивала: «И зачем тебе это надо?», или кряхтела, словно недовольство выражала: «Эх, а ведь не твоё это дело рожать!», забыв, видно, что часом всего раньше бубнила обратное не родить, что умереть Прокопычу казалось, что они молча о чём-то спорят, и бабка спорщицей оказалось поматёрей, словом, Валю чуть родимчик от этого «сидения на угре» не хватил, страшно, но вытерпела. Вслух Прасковья за вечер только два вопроса и задала, оба глупые, не по делу: «Не прядёшь сама-то?». Какое «прядёшь»? Сто лет никто в селе не прядёт. А через полчаса опять: «Не ткёшь сама-то?». Сумасшедшая. Шевелила губами, покачивала головой, иногда даже как будто усмехалась, от этих полуусмешек Прокопычу становилось особенно не по себе над ним, над ним насмехалась! «Вот карга!» в сердцах про себя выругался Прокопыч, но как только выругался, старуха тут же подняла на него свои оловянные глаза, согласно качнула головой и тихо повторила: «карга, карга», только с ударением на первой слоге кАрга. Полная спина мурашек, и отчего-то вдруг стали вспоминаться из своей жизни давние закоулочные моменты чередой.
Насиделась так и пошла. «Что? Что?» Иван за ней, а та бросила на ходу, как бы и не их заботу: «Что ж, лопоты, молитесь». Это колдунья-то молитесь!? «Как молиться? Кому?» «Пятнице, Божьей матери и молитесь». Иван ещё переспросил с испугу, не расслышав: «В пятницу молиться?». Старуха только рукой махнула «а ну вас!», однако с порога как будто пояснила: «Пятнице, пятой боженьке, Матери Сырой Богородице». Легче не стало. Приплела каких-то обидных лопот, от лаптей что ли, мол, лапоти вы, лапоти Денег не взяла («Не за что!»), назад везти не велела, хоть этим порадовала, какие-то у неё вдруг тут «свои» оказались, «Зайду проведать», бухгалтер даже подумал, что она не к Вале совсем и приезжала, а просто оказией воспользовалась в Дединово (в Дедново) попасть, к этим «своим», к которым можно без приглашения и без весточки даже через сто лет.
Они без Прасковьи потом ещё два часа просидели, отходили. Валентина словно спала с открытыми глазами, и сон был, похоже, не из простых испарина на лбу, вздрагивала без причины не будил. Молитесь! Хорошо сказать, молитесь, а где? Полно село церквей, а все мёртвые, не церкви, а склады с хламом, а Троицкая, за Ройкой, даже с ядами, привезли как удобрения, оказалось перепутали (или брак, передозировали гадости), крутая отрава, куда? В склад, куда ж ещё, то бишь в церковь, до сих пор лежат, трава вокруг храма не растёт Но с той поры Валя, как выходной, будто к сестре в Озёры, а сама в Коломну, на службу или ещё куда? Да и сам Иван, вроде как в огороде сорняк дерёт, а незаметно с корточек на колени да в сторону ржавого воскресенского купола склонится и приговаривает: помоги, Господи, помоги, родимый не бездетный Иосиф в пустыне, но всё же Про Пятницу, конечно, забыл.
Ан не было тогда в церкви Бога, не помог, а помог один мужик, рыбак с Малеевского, Иваныч. Слышали они про него и раньше, даже наверняка знакомы были, Малеевское это же отделение совхоза, «Овощное», но как глубоко сидит: нет пророка Славны, конечно, бубны за горами, а, оказалось, все могутники дома. Как он и объявился, не вспомнить, бог послал, сам помочь не смог, и послал то есть, всё-таки, помог? Или впрямь намолили? Или всё же это ведьма лесная, Яга болотная устроила? приплыву, сказал, за вами на челну в мае, на восходе полной луны, будьте готовы. «Переночуете в одном месте на берегу, на заходе отвезу обратно. Чистое с собой возьмите». «Скажи куда, сами подъедем, что ж чёлн-то гонять!» «Нет, туда только по реке надо, от реки сила». Четыре месяца с зимы ждали это полнолуние, календари мусолили, чтоб не просчитаться, чем ближе был срок, тем больше сомневались, а не глупость ли всё это? Да и помнит ли сам этот речной дух обещанное? Да ещё поди, определи это полнолуние, она, луна, бывает и три дня в полноте, и пять, и всходит не пойми, когда