Вера села на кровать и взяла кружку с чаем. На пластиковом подносе лежала булка в прозрачной упаковке и плавленый сырок. На упаковке стояла вчерашняя дата, и она радовалась, что еда хоть и была скудной, но всё же свежей. Девушка надорвала упаковку и отломила горбушку. Допив чай с дешёвым бутербродом, Вера убрала в стол остатки хлеба и половинку сырка. По опыту она уже знала, что на обед, который по времени совпадал с полдником, принесут варёную картошку или яйцо. К ним сосиску, либо небольшой кусок курицы. Ужина как такового не было вообще, поэтому, если очень хотелось есть, она просто сосала кусочек хлеба, сглатывая вкусную слюну.
Когда музыка прекратилась, и Зафар ушёл, Вера осторожно постучала в стену. Ответа из соседней комнаты не последовало. Девушка ещё несколько раз пыталась наладить связь с любительницей классической музыки, но за стеной стояла мёртвая тишина.
Вдруг Веру осенило: «Наверно, соседке сделали укол или напоили снотворным». Ей снова стало страшно. «Почему они собирают в своём доме женщин? начала размышлять она. Учитывая, что Оганес восточный человек, может, он хочет устроить здесь гарем? Во всяком случае, это лучше, чем быть жертвой для пересадки органов».
Художница подошла к окну и приоткрыла створку. Неожиданно снаружи сел голубь и стал, не мигая, коситься на неё. Вера достала булку и накрошила хлеб на подоконник. Голубь начал издавать звуки, похожие на гурчание гурррр-гуррр-гуррр. Девушка отошла в сторону, давая понять, что ему ничего не угрожает. Тогда птичка осмелела и осторожно двинулась к крошкам. Пока голубь клевал хлеб, Вера старалась не шевелиться. Ведь это была единственная живая душа в этом доме, от которой не исходило опасности. Склевав всё до последней крошки, голубь покрутился на подоконнике, непрерывно воркуя, и затем улетел.
На Веру напала тоска. Она легла на кровать и принялась думать, как ей выбраться из заточения. Всё, что приходило ей на ум, было из области фантастики, и она даже разозлилась из-за этого на себя.
Девушка снова подошла к окну и стала смотреть на двор, который был виден из её окна. Ничего примечательного там не было. Глухой забор, возле которого росли фруктовые деревья, какая-то будка, рядом сарай и сплошная тротуарная плитка. Ворота и крыльцо находились с другой стороны дома, поэтому художнице не было видно, кто сюда приезжает или, наоборот, уезжает.
Я всё равно найду способ выбраться отсюда, повторила она как мантру и отвернулась от окна.
Часов в комнате не было, но художница научилась по солнцу определять время. Она понимала, что как только смирится со своим положением, то превратится в овощ, с которым можно будет делать всё, что угодно. Поэтому Вера продолжала работать над портретом, хоть и ненавидела человека, которого изображала на холсте.
Когда солнце перевалило вправо и перестало напрямую светить в окно её спальни, девушка встала со стула. Вдруг ей в голову пришла одна дерзкая мысль.
Она открутила колпачок на тюбике с чёрной краской и выдавила на пол небольшую чёрную полоску. Потом взяла грязное полотенце и размазала краску по светлому паркету. Сначала она испытала такую радость, будто ударила по самодовольному лицу Оганеса. Но потом ей стало страшно, что теперь её точно начнут пичкать снотворным. Вера вылила из бутылки на пол воду и принялась вытирать грязное пятно. Но выходило только хуже. Пятно становилось больше, а воды в бутылке меньше.
«Зато выглядит всё правдоподобно», устало подумала она, глядя на свои грязные руки. Художница провела тыльной стороной руки по лбу и щеке, оставив на лице грязные полосы.
Как обычно в пять часов вечера появился Зафар. Вера сидела на стуле перед мольбертом лицом к двери. Когда молодой человек зашёл в её комнату, то не смог скрыть удивления, увидев девушку за работой. Но большое чёрное пятно, красовавшееся на полу, повергло его в ярость. Он поставил на кровать поднос и молча уставился на чёрную кляксу, напоминавшую пьяного осьминога. От страха Вера выронила кисточку, и брызги зелёной краски попали не только на пол, но и на светлые брюки молодого человека. Зафар размахнулся и ударил художницу по лицу.
Ах ты, тварь! Тебе мало того, что я тебе жрать даю и дерьмо за тобой убираю, зашипел он, пробуя носком кроссовка стереть чёрные разводы на полу.
Вера сидела оглушённая от удара, зажав рукой нос, из которого ручьём брызнула кровь.