Смерть, она мужчина или женщина? спросил он.
Мужчина!
Старик?
Нет! Как ты!.. Нет, как дядя Федот
Руднев пририсовал фигуре лицо мужчины средних лет.
Не так! вскрикнула Прасковья. У него щёки были толстые и нос был длинный, как у ворона, и глаза жгучие и злые, как у порося!
Руднев поправил черты лица.
Похож? Может у него борода была?
Он же не поп! Он же смерть! Не было никакой бороды!.. Волосы у него были Не как у тебя! У тебя красивые, а у него хилые и на лоб липли
Руднев дорисовал.
Так?
У Прасковьи глаза расширились от ужаса.
Так ты тоже смерть видел? ахнула она.
Случалось, ответил Руднев. Но мы же ещё не дорисовали. Если это смерть, у неё коса должна быть. Так?
Нет! Ты же говоришь, что видел!.. Никакой косы не было! У неё была рука такая убогая сложила руку словно птичью лапу.
Какая такая? Руднев повторил жест Прасковьи, и та вдруг с криком вскочила и бросилась через стол, стараясь вцепиться Дмитрию Николаевичу в лицо. Он едва успел перехватить её руки.
Сумасшедшая билась и вырывалась с невероятной для женщины силой.
Это ты! Ты! иступлено орала она.
Глаза у неё вдруг закатились, и она повалилась на скамью, всё еще удерживаемая Дмитрием Николаевичем. Тело её сотрясалось, на губах выступила пена.
Уходите! закричала сестра Агафия, кинувшись к бившейся в припадке Прасковье. Уходите немедля!
Руднев схватил со стола блокнот и поспешил убраться прочь, вместе с Терентьевым и Белецким.
Умеете вы произвести впечатление на женщин, саркастично заметил Терентьев, когда они оказались на улице. Слава богу, она вам глаза не выцарапала!.. И что мы в результате имеем?
Руднев протянул ему альбом.
Мы, возможно, имеем ориентировочный портрет убийцы.
Вы уверены, Дмитрий Николаевич, что всё, что она там говорила, не бред? скептически спросил Белецкий. Когда она рассказывала про кошку, царапины на руке не было. Она её придумала.
Я ни в чём не уверен, пожал плечами Руднев. Но уж больно странно, что полоумная женщина, которой рассказывали сказки про ангелов и Святого Георгия, описывает смерть не как старуху с косой, а как мужчину с определёнными чертами лица.
Ну, мало ли кого она могла за смерть принять, возразил Терентьев.
Скажите, Анатолий Витальевич, она упоминала некоего дядю Федота, который якобы прогнал смерть. Это кто? Сосед? спросил Дмитрий Николаевич.
Да, сосед. Он-то и вызвал полицию и доктора. Сказал, что услышал завывания Прасковьи, пришёл, а там бабка её мертвая.
И больше ничего?
Судя по протоколу, нет. А вы думаете, он что-то утаил?
Давайте проверим!
Сосед Прасковьи, Федот Тюрин, был хмурым здоровенным мужиком лет тридцати пяти, работающим на Бахрушинском кожевенном заводе мастером в дубильном цеху. Был он порядком пьян и встретил посетителей ещё менее приветливо, чем сестра Агафия.
Кто такие? Чё надо? пробасил он, преграждая визитёрам путь дальше порога.
Полиция, сурово ответил Терентьев. Вопросы к тебе, Тюрин, есть. А ну, давай в дом пройдём.
Нет у меня времени с тобой болтать, ваше благородь, и в доме моем тебе делать нечего.
Будешь дурить, Тюрин, в кутузку отправлю! рявкнул Терентьев. Так в дом войдем или при соседях объясняться будем?
Федот посторонился, пропуская посетителей в свою хибару.
Чё надо? повторил он ещё мрачнее.
Кого ты у Хавронии Макаровны в доме видел, когда она преставилась? резко спросил Терентьев.
У Тюрина забегали глаза.
Никого, ответил он сквозь зубы. Внучку ейную только, болезную.
Врёшь, Тюрин! Анатолий Витальевич стукнул по столу кулаком. Правду говори!
Вот те крест, ваше благородь! Федот пьяно и размашисто перекрестился.
Врёшь! Знаю, что врёшь!
Федот набычился и сжал кулаки.
А раз ты, ваше благородь, всё знаешь, чего спрашиваешь?
От тебя услышать хочу. Что там произошло?
Я всё околоточному рассказал. Нечего мне больше добавить.
Кого вы так боитесь, Тюрин? спросил молчавший до этого момента Руднев.
Никого я не боюсь! И вас не боюсь! Вон пошли! взревел дубильщик и попытался ухватить Дмитрия Николаевича за грудки.
Тот проворно отступил. Из-за его спины метнулся Белецкий, резким движением ткнул Федота кулаком под дых, а когда тот, охнув, согнулся пополам, с неожиданной для своей худощавой фигуры силой заломил ему руки и швырнул на скамью.