Я умолял его всего пять лет, пока он наконец не сменил гнев на милость.
И получив свой шанс, я был полон решимости на сей раз его не просрать.
2. Воспоминания о Мелвине
Прежде чем выйти из машины, я проверил пушку и с немалым удивлением обнаружил, что она заряжена. Судя по всему, Гевин забыл о моей небрежности и доверил настоящее оружие (если, конечно, оно было настоящим). Я тут же возгордился до небес, почувствовав себя полноценным членом команды, и твердо решил оправдать оказанное доверие, то есть не выстрелить случайно в самого себя или в кого-то из корешей в течение следующих десяти минут. Я стал старше, мудрее, я уже не был мокрозадым салагой – и мне дали второй шанс, на что я уже не надеялся.
А потому никто и ничто не встанет у меня на пути!
– Готов? – спросил Гевин, сурово посмотрев мне в глаза.
– Да, готов, – ответил я, в свою очередь одарив его стальным взглядом.
– Ладно. Стой, Сид, – сказал Гевин, когда мы подъехали к зданию строительной компании. – Запомните все! Максимум три с половиной минуты – и линяем. Ясно?
Мы все ответили, что ясно, натянули на лица маски, вылезли из тачки и пошли к дверям. Буквально у самого порога Винс, ткнув меня в спину, прошипел:
– Ты, сикун несчастный! Попробуй только напустить в штаны – я тебя урою!
Что значит репутация, мать твою!
Нет, серьезно. Даже сейчас, хоть я уже двадцать лет занимаюсь профессиональными грабежами и провернул больше сотни дел, я время от времени замечаю, как ребята краешком глаза косятся на мои штаны. Я давно бросил попытки объяснить, как это случилось и почему, и смирился с тем, что дурная слава прилипла ко мне до могилы. Об этом, наверное, напишут даже в моей эпитафии. Я так и вижу ее:
Рип Крис Бенсон
1962 – 20??
Он написал в штаны в банке "Беркли"
Не такую память хотелось бы по себе оставить, но, боюсь, я мало что могу изменить. Как там говорил Оскар Уайльд? "Когда о вас сплетничают, это плохо, но еще хуже, когда сплетничать перестают". Чушь собачья, конечно. Если бы светское общество Лондона постоянно шутило о том, как Оскар обосрался, я не сомневаюсь, что он очень скоро почувствовал бы желание заткнуть им рот.
Винс не хотел брать меня с собой. Сид, кстати, тоже. Но Гевин сказал им, что я иду на дело, и все. Оба знали, с какой стороны намазан их бутерброд, и не хотели ссориться с Гевином. Само собой, сидя в полицейском фургоне по дороге в суд, они ныли бы и упрекали друг друга: "Я же тебе говорил!", но против Гевина не пошли бы. Есть вещи, которые делать просто не стоит. Гевин сказал, что я имнужен.Представляете, какой кайф? Я им нужен! Тип, которого я заменил в тот день, простудился (даже грабители банков порой болеют), так что меня взяли в качестве запасного в последний момент. Остальные потенциальные кандидаты кто сидел в тюрьме, кто отдыхал, а кто просто скурвился.
– Все на пол, это ограбление! – гаркнул Гевин, ворвавшись в зал.
Я метнулся вправо, чтобы уложить всех на землю, а Винс остался прикрывать выход.
– Ложись! Ложись! – орал я разрозненной толпе посетителей.
А может, это были не посетители, а служащие компании, кто их разберет? В любом случае я за пару секунд уложил их рожами в линолеум. Знаете, что интересно? Чем мужественнее они выглядят, тем быстрее бухаются на пол. Казалось бы, сильные молодчики в костюмах с иголочки должны устроить сцену, хотя бы бравады ради, а пожилые толстые домохозяйки – хлопнуться ниц, как увядшие фиалки. Ничуть не бывало! Судя по моему богатому опыту, именно эти толстухи ноют и пререкаются дольше всех, обзывая тебя негодяем за то, что ты машешь пушкой под носом у дамы, и вопят: "Был бы тут мой Рон, он бы тебе показал!", в то время как молодые люди в костюмах-тройках, лежа на полу, орут на них благим матом и требуют, чтобы те заткнулись, пока их всех не перестреляли.