Ляля исполняет мужскую роль, вместо Галима, зашептала Таня. Он так и не пришёл, и Ляля заменила его, чтобы не сорвать спектакль.
Суфия-ханум молча кивнула головой: понимаю. Она ждала появления дочери на сцене с той повышенной тревогой, которую испытывают только матери. Ей чудилось, что и другие, вот, например, её соседки-девушки, тоже волнуются сейчас за Муниру.
Началось действие.
Когда Наиль задумал пьесу о Золотой Звезде, он имел в виду реального героя, чей портрет висел в школьном коридоре. Но стоило пьесе попасть в водоворот совместного творчества, и участники её понемногу отошли от действительного подвига Анвара Шакирова, и каждый по силе своего воображения дополнял и возвышал его образ.
Сколько искренности, сколько молодого задора и чистых стремлений было вложено в эту пьесу!
Конечно, наивная восторженность спектакля в исполнении этих юношей и девушек, которые, играя впервые, воплощали на сцене свою мечту, не могла ускользнуть от опытных глаз Суфии-ханум, и всё же она смотрела его с увлечением. Откуда-то издалека возвращалась к ней её молодость, молодость её Мансура. На декорации разрисованная на совесть дальневосточная тайга. Ляля, в форме пограничника, с винтовкой в руке, зорко всматривается в даль. Заложив пальцы в рот, она соловьиной трелью даёт кому-то сигнал. Но на её зов из-за ветвистых кедров быстро выходит не красноармеец, как этого ждут зрители, а санитарка с сумкой Красного Креста Мунира. Она легко и уверенно движется по сцене. Суфия-ханум облегчённо вздыхает, теперь она уже не боится, что дочь провалится.
После первого действия кто-то из девушек принёс записку от Муниры: «Мамочка, как получается? Вовсе уж не похоже на правду?
Тебе со стороны виднее. М.».
Суфия-ханум улыбнулась и написала ответ: «Играете хорошо. Только не смотрите всё время в зал. Про зал забудьте вовсе. Держите себя свободнее».
Таня приписала от себя: «Чудесно! Я уже влюблена в Ильдуса Лялю».
Вернувшись со спектакля, Суфия-ханум почувствовала, что от сердца у неё немного отлегло. В ожидании Муниры она торопилась набросать свою речь на завтрашнем партийном собрании.
Отдельные подробности, которым Суфия-ханум днём, казалось, не придавала значения, припоминались в тишине ночи с поразительной чёткостью. У Акбулатова и Егорова на чёрных спецовках синие воротнички. Штангели у них с секундомером и в бархатных футлярах, у других слесарей они без футляра. На тумбочке перед Акбулатовым покрытый целлулоидом настольный календарь. Может быть, всё это мелочи, но ведь из таких мелочей и создаётся культурный облик передового рабочего.
Суфия-ханум и не заметила, как вернулась Мунира.
Ой, как я устала! проговорила девушка, по своей давней привычке ласково потеревшись щекой о щёку матери.
Не мудрено и устать после такого дня, сказала Суфия-ханум, задержав руки Муниры, показавшиеся ей слишком горячими.
Может же быть у человека такой талант! восхищалась Мунира игрой Ляли. Стать настоящим парнем, даже свистеть по-мальчишески. Да что я рассказываю! Ты же сама видела
Да, она держалась молодцом, неплохо сыграла Но уже поздно, Мунира! Что-то не нравятся мне твои воспалённые глаза, озабоченно сказала Суфия-ханум.
Да, я лягу, мама, спокойной ночи.
Заплетя косы и положив руки под голову, Мунира долго не могла уснуть.
Она думала о сегодняшнем вечере. Потом неожиданно вспомнилось, как недели две назад они с Лялей, Хаджар и Таней ходили на лыжах по Кабану. Они толкали друг друга в снег, подолгу смотрели на звёзды, мерцавшие то зеленоватым, то голубым светом. Откуда-то появился Наиль и увёл с собой Хаджар. Наиль влюблён в Хаджар. Ляля, непонятно почему, сердится на это. А Мунире смешно.
Наутро Ляля задала ей странный вопрос:
Кто из мальчиков больше других тебе нравится?
Мунира ответила:
Все одинаково.
Нет, нет, а кто больше?
Не знаю.
Тогда я скажу: Г. У.
И она, Мунира, покраснела. Ещё в девятом классе Мунира стала замечать в себе какое-то новое отношение к Урманову. Уже не раз она ловила себя на том, что стеснялась этого невнятного, едва ощутимого чувства, стараясь скрыть его от своих самых близких подруг Тани, Ляли, Хаджар, от матери, хотя во всём другом была с ней совершенно откровенна, и даже от самой себя. Но хотя Мунира на людях и задирала Галима и иногда не прочь была даже показать своё пренебрежение к нему, всё же, оказывается, от друзей ничего не утаишь.