Папа слегка зевнул и ещё потянулся. Мысль, в себе оценив дюжее достоинство, временно приостыла, а затем возродилась уверенностью и самотёком пошла дальше.
«Но Авель, брат его, землю не возделывал, обошёлся без орудий. Им не двигало постороннее усилие горестного придумывания. Заботил скотовода лишь поиск новых выгонов, преимущественно представляющих колючек-волчцов, давным-давно готовых для пищи овец, предназначенных тоже для корма, но уже себя лично. Хм. Интересно. Ведь если взглянуть на жизнь Авеля без обиняков и по существу, то можно увидеть, что он пользовался условиями добычи еды для себя, для поддержания жизни своей, чем-то, отдалённо напоминающим её подачу в утраченных условиях рая. Он употреблял в пищу тоже готовые плоды: теперь уже выращенные животным миром, которым, кстати, плодородная земля не надобна и даже вредна. Овцы у него будто бы плоды, приготовленные природой. А для их пропитания сгодятся и колючие волчцы на обширных лугах. Желательно бы только чуть помягче и посытнее. Ну, плоды, овцы-плоды, может быть, сравнение такое не без натяжки. Тем не менее, нельзя сказать, что слишком никудышное. А далее, поразмыслив, спросим: зачем Авелю, имея выгодные условия обитания, зачем ему придумывать да изобретать всяческие инструменты да орудия культуры? Тем более цивилизацию! Хотя, нет, приспособление неважнецкое сгодилось бы. Овечку-то заколоть-то чем-то надо-то а то и на дудке поиграть от скуки. То».
Папа включил проигрыватель и поставил Вагнера. «Полёт Валькирии». На полную громкость. Незаметно для себя он стал забываться, произнёс в уме эхом «то-то-то» и уверенно задремал.
Чем ты закалываешь родных овец? спросил один брат у другого.
Погляди, другой брат подал первому то ли сучок, то ли колышек естественного происхождения.
Дай-ка попробовать, первый брат взял деревянный осколок и поковырял им землю; тот расщепился и надломился. Да, сказал брат, почву таким предметом не вспашешь. Земля требует изделия, посерьёзней твоей деревяшки. Видишь, убить животное для продолжения твоей жизни гораздо легче, нежели возделать почву и добыть урожай с неё для той же цели.
Другой брат пожал плечами, ничего не возразил и не поддакнул, уставившись в испорченное первым братом орудие.
И не обязательно животное, добавил тихо первый брат, отведя глаза в сторону. А во взгляде промелькнула холодная искра.
Один брат уже давно следил за другим братом. Наблюдал за тем, как тот закалывает овец. «Убивец ведь, раздумывал он про себя, и куда только Бог смотрит». Недовольные мысли иного рода тоже порой посещали голову: «Доиграется. Когда-нибудь и он будет заколотым кем-нибудь точно так же раз, и точно в сердце. Сучком».
Ладно, вздохнул первый брат, отбрасывая далеко от себя лёгкое орудие убийства, ладненько. Любишь ты, брат, что полегче, души не чаешь собирать плоды готовые от земли; дай Бог тебе подольше прожить в твоей лёгкости.
Что Бог мне дал, оно по праву моё. Ты забыл, ответил другой брат, Бог же завещал: «наполняйте землю и обладайте ею, владычествуйте над всяким скотом и над землёю». Тебе над землёю, мне над скотом. Моя это доля. И больше никто ничего не даёт мне. Я без посторонней помощи всё делаю, сказал другой брат, никто не нужен мне для жизни моей, даже Бог. А то ещё делиться заставит.
Ну, не делись, не делись, кушай тоже без посторонней помощи. Да уж, поди, проглотил долю свою в компании со случаем. Не видать что-то бывало тучных овечьих да телячьих стад, которых Господь уготовил тебе. Разредились твои гурты. Хорошо владеешь, по-настоящему: исправно истребил невинных животных. Или растерял? Поискал бы скотинку-то. Потрудился бы. Не на одном же готовеньком жить. Извини за порчу колышка твоего, найдёшь получше, поострее для заклания последнего, что у тебя осталось. А я пойду. Надо пахать, пока время не ушло.
Братья разминулись. Валькирия скрылась.
Да, ещё тётя Люба звонила, сказала девочка сквозь папин сон, спрашивала про меня, выросла ли я после нашей последней встречи, и беспокоилась о тебе, о работе твоей и вообще, чем думаешь заниматься в этом всеобщем человеческом пространстве несправедливости. Она так сказала. Я ответила ей про себя, а о тебе пообещала сама спросить. Особенно о пространстве.
Уф, папа, наподобие существа, не имеющего ни рук, ни ног, будто рыба или дельфин, мышцами одного только торса подкинул себя и спрыгнул с дивана, тут же присев на него. Был ли то адекватный отзыв на слова дочки, или таким образом выдала себя отдача на случившееся только что сновидение, мы не знаем. Наверное, то и другое вкупе. Затем, уже при помощи конечностей, включил «Тангейзера», целиком всю оперу, снова улёгся, подобрав ноги к животу, а руки к голове. И тут же, калачиком, уснул покрепче. Всеобщее человечество при этом полностью растворилось в воздухе чистых идей, без единого материального существа, будто и не имело никогда опыта производства ничем не сдерживаемого множества ярких личностей, поблёскивающих кристаллической таинственностью.