А вы почему не спите, сэр? спросил рулевой.
Я лягу позже, Хантер, отвечал Хорнблауэр, стараясь не подать виду, что такая мысль просто не пришла ему в голову.
Он понимал, что совет разумный, и попытался ему последовать. Спустившись в каюту, Хорнблауэр бросился на капитанскую койку, но заснуть, конечно, не смог. Когда впередсмотрящий заорал в люк, чтобы двое других матросов (они спали в соседней каюте) сменили первых на вахте, он не удержался, встал и вышел на палубу посмотреть, все ли в порядке. Убедившись, что на Мэтьюза можно положиться, Хорнблауэр заставил себя вернуться вниз, но не успел лечь, как новая мысль бросила его в дрожь. Все самодовольство улетучилось, сменившись крайней озабоченностью. Он бросился на палубу и направился к Мэтьюзу, сидевшему на корточках у недгедсов:
Ничего не сделано, чтобы проверить, не набирает ли корабль воды. Он быстро подбирал слова, чтобы не обвинить Мэтьюза и одновременно, в целях поддержания дисциплины, не брать вину на себя.
Верно, сэр, отвечал Мэтьюз.
Одно из ядер с «Неустанного» попало в бриг, продолжал Хорнблауэр. Насколько оно повредило судно?
Точно не знаю, сэр, отвечал Мэтьюз. Я был тогда на тендере.
Надо будет посмотреть, как только рассветет, сказал Хорнблауэр. А сейчас хорошо бы замерить уровень воды в льяле.
Сказано было смело. В течение краткого обучения на «Неустанном» Хорнблауэр узнал обо всем понемногу, поработав по очереди с начальником каждого подразделения. Однажды он вместе с плотником замерял высоту воды в льяле вопрос, сможет ли он найти его на чужом корабле.
Есть, сэр, без колебаний отвечал Мэтьюз и зашагал к кормовой помпе. Вам понадобится свет, сэр. Я сейчас принесу.
Он принес фонарь и осветил лотлинь, висевший возле помпы, так что Хорнблауэр сразу его признал. Сняв лотлинь, Хорнблауэр вставил тяжелый трехфутовый стержень в отверстие льяла и вовремя вспомнил вынуть его и убедиться, что он сухой. Потом спустил линь, вытравливая понемногу, пока стержень не стукнул о дно корабля. Он вытащил линь, Мэтьюз приподнял фонарь. Хорнблауэр с замиранием сердца поднес к свету стержень.
Ни капли, сэр, сказал Мэтьюз. Сухой, как вчерашняя кружка.
Хорнблауэр был приятно удивлен. Всякий корабль немного да течет даже на «Неустанном» помпы работали ежедневно. Он не знал, следует ли считать эту сухость явлением удивительным или из ряда вон выходящим. Ему хотелось выглядеть многозначительным и непроницаемым.
Гм, само пришло нужное слово. Очень хорошо, Мэтьюз. Сверните линь обратно.
Мысль, что «Мари Галант» не набирает воды, помогла бы ему заснуть, если бы ветер резко не переменился и не усилился сразу же по его возвращении в каюту. Неприятные новости принес забарабанивший в дверь Мэтьюз.
Мы не сможем держать курс, сэр, заключил он свой рассказ. И ветер становится порывистым.
Очень хорошо, сейчас поднимусь. Свистать всех наверх, сказал Хорнблауэр с резкостью, которую можно было бы объяснить внезапным пробуждением, если бы она не была попыткой скрыть внутреннее волнение.
С такой маленькой командой Хорнблауэр не решался и в малой мере позволить погоде застать себя врасплох. Он вскоре убедился, что все надо делать загодя. Ему пришлось встать к штурвалу, пока четыре матроса взяли рифы на марселях и все надежно принайтовили. Это заняло полночи, и к концу работы стало окончательно ясно, что ветер дует с севера и «Мари Галант» не может больше идти курсом норд-норд-ост. Хорнблауэр оставил штурвал и спустился к картам. Те лишь подтвердили его пессимистические расчеты: этим галсом они не пройдут Уэссан на ветре. При такой нехватке матросов он не мог идти вперед в надежде, что ветер переменится: все, что он читал и слышал, предупреждало об опасности подветренного берега. Оставалось поворачивать. С тяжелым сердцем он вернулся на палубу:
Поворот через фордевинд!
Хорнблауэр старался подражать голосу мистера Болтона, третьего лейтенанта на «Неустанном».
Они благополучно повернули бриг и пошли в бейдевинд на правом галсе. Теперь они, без сомнения, удалялись от опасных берегов Франции, но при этом уходили и от родных берегов. Никакой надежды за два дня добраться до Англии. Никакой надежды Хорнблауэру поспать.
За год до поступления на флот Хорнблауэр брал уроки у нищего французского эмигранта: французский язык, музыка, танцы.
Вскоре несчастный эмигрант обнаружил у своего питомца полное отсутствие слуха и полную неспособность к танцам. Чтобы оправдать свою плату, он решил сосредоточиться на языке. Большая часть пройденного накрепко осела в цепкой памяти Хорнблауэра. Он никогда не думал, что это ему когда-нибудь пригодится, однако вышло совсем наоборот. На заре французский капитан потребовал разговора. Он немного говорил по-английски, но Хорнблауэр (стоило преодолеть робость и выдавить несколько неуверенных слов), к приятному изумлению, обнаружил, что по-французски они могут объясняться лучше.