И любая, так называемая человеком правда, всегда заключается именно в силе. Не в самой правде, а в силе правды, или в правде силы, или в силе силы это что в лоб, что полбу. По-другому бывает только в головах людей-правдорубов. Сама правда не может восторжествовать только её сила. Но сила и в системе, вбирающей в себя по мелочам всё то, что без неё большой силы иметь не может. И корни правоты сидят ни в человеческой логике она обманчива, ни в наших с вами рассуждениях они поверхностны, ни в заумствованиях философов, мысли которых хоть и витиеваты, как виноградная лоза или плющ, но они пустопорожни как дырявый сосуд, и пустозвоны, как кимвал. Корни правоты и ни в так называемых неубиенных фактах, которых самих по себе, без контекста, без связывающей их фабулы, той же теории, не существует вовсе они сидят совсем в другом: в глубинных и всесильных законах жизни мира, в законах жизни природы, в законах жизни энергии. Ведь кроме энергии ничто и не живёт. А вся эта психология человеческих отношений на коммунальных кухнях или в общественной бане, занимающаяся нашими душами и врачующая их, которую изучают и психологи, и психиатры, и социологи, и физиологи, и богословы, и экстрасенсы, и цыгане, и шарлатаны, и, даже, банщики, есть ничто иное, как верхушка айсберга, телом которого является жизнь, как таковая в её внутренних законах жизни.
Но прежде, чем приступить к чтению третьего тома, где будет часто, как и в первых двух томах, упоминаться иномирянин, сразу оговорюсь, что иномирянин это я сам, но ни вообще, ни с рождения, а после выхода на пенсию, когда моё сознание, освободившееся от повседневных насущных забот, переселилось из мира реального в мир виртуальный, в котором и пребывает уже 8 лет, не будучи способным с ним расстаться. А из этого мира всё видится ни так, как видят нормальные люди, иначе. Вот это своё инакое видение я излагаю в этом трёхтомном произведении.
По самоощущению я так и не стал учёным, но стал сильно наученным, ибо и работал в науке и всё время что-то познавал, и конечно же, ни гений, а скорее умненький середнячок, что меня никак не унижает. На то амбиций у меня не хватает. Как может унижать середина? В особенности если она золотая. Это же абсурд или парадокс. Середина может лишь усреднять, но никак, ни унижать.
Но и я, как и учёные и гении, люблю летать в оторванных от жизни абстракциях, везде и всегда, и не только на скоростных автомобильных трассах, а даже в автомобильных пробках. И так высоко и далеко я забираюсь, что когда приземляюсь, то подолгу не могу прийти в себя, вернуться на землю и определиться, где же я нахожусь, куда же я залетел вместе со своей машиной. Такое обычно происходит, судя по фильмам, когда человек садиться в машину времени.
Я летаю лёжа, сидя, стоя, во время ходьбы и набегу, пусть я давно уже и не бегаю, но всё рано летаю набегу. И я летаю ни во сне, я там просто пропадаю и умираю, а наяву и, в основном, по волнам быстрых горных рек, в которых оживает и радостно плескается всё моё нутро.
В реках я провёл более полувека, ловя в них не столько рыбу, сколько мгновения счастья, а реки всегда отвечали мне взаимностью, позволяя читать свои воды, как такое людям позволяют их любимые книги, и гладить их шелковистые складки моими уже шероховатыми от ручного труда, и всегда без перчаток, вёслами.
Я не люблю перчатки и рукавицы, защищающие мои руки от настоящей жизни человека-мужчины в объятиях природы. Перчатки и рукавицы это дети урбанизации жизни, в которой законы природы скрываются от человека в каменных джунглях под асфальтом, домами и законами городской жизни.
Река же для меня несёт в себе женские начала, в то время как мои грубые вёсла и руки мужское. Я не боюсь реки, хотя и слышал, но сам не испытал, что любовь женщин бывает коварной. И во мне даже не осталось страха, когда река совсем недавно напомнила мне об этой своей особенности быть коварной, сначала подтопив меня и продержав под водой более 10 секунд, вогнав меня в панику, а потом протащила моё беспомощное против её любви тело по своим камням около километра, показав тем самым и силу своей любви ко мне, и кто среди нас главный. И как вы хорошо понимаете, главная везде и всегда, конечно же, женщина.
Не обижайтесь на меня за эти слова надутые и горделивые, как петухи или индюки, мужчины. Я же вижу, как вы уже выпрыгиваете из своих коротких штанишек, разбрызгивая по сторонам не столько семя жизни, сколько свою бурлящую слюну. В жизни вы всего лишь сеятели, как те же цветки в весенней степи. Раскрылись посеяли жизнь в землю в женские начала, и поминай, как звали. А всё остальное: и сохранить ваше семя, и сберечь его от непогоды, дождей и засухи, и довести его до таинства рождения новой жизни, родить её, и вскармливать собой, пока она не вырастит до новых цветков и ещё более новых жизней это всё женщины.