Он просил ее почитать другое стихотворение из "Кальяна" - "Демон вдохновенья",и там она увидела строки, перекликавшиеся с "Раскаянием":
Где я, где я? Каких условий
Я был торжественным рабом?
Над Аполлоновым жрецом
Летает демон празднословии!
Я вижу - злая клевета
Шипит в пыли змеиным жалом,
И злая глупость, мать вреда,
Грозит мне издали кинжалом...
В "Демоне вдохновенья" понятны силы, враждебные певцу: это и лживый свет, и человеконенавистники-мизантропы, те, которые здесь сами о себе говорят:
Сыны родительских проклятий,
Надежду вживе погубя,
Мы ненавидим и себя,
И злых и добрых наших братии!..
(1832)
Те, к которым Полежаев обращается в поэме "Чир-Юрт" со словами:
Приди сюда, о мизантроп,
Приди сюда в мечтаньях злобных
Услышать вопль, увидеть гроб
Тебе немилых, но. подобных!
Взгляни, наперсник сатаны,
Самоотверженный убийца,
На эти трупы, эти лица,
Добычу яростной войны!
И вот в "Раскаянии" повторены главные слова из того стихотворения: рабство, демон празднословии, клевета, кинжал, глупость... Все это - враги поэта, которые пригвождают его к земле, делают его "торжественным рабом" света или принятых всеобщих глупостей, озлобленной мстительности, человеконенавистничества. Катя все снова перечитывала в "Раскаянии":
Я променял святую совесть
На мщенье буйного глупца,
И отвратительная повесть
Гласит безумие певца.
Я согрешил против условий
Души и славы молодой,
Которых демон празднословии
Теперь освищет с клеветой!
Кинжал коварный сожаленья
Притворной дружбы и любви
Теперь потонет без сомненья
В моей бунтующей крови...
Значит, "Раскаяние" - стихотворение о прежнем "торжественном рабе", который вырвался на волю и освободился от смертоносных предрассудков. Можно ли понимать строки:
Узнал бесславие, позор
Под маской дикого невежды...
как раскаяние в том, что он питал низкую ненависть к черкесам, защищавшим свою свободу, что натравливал русского солдата на их младенцев и стариков? О, с какой тоской вспоминает Полежаев о стихотворных речах, произнесенных "торжественным рабом"! Как хорошо знакомы ему те страдальцы,
Кто проникал в сердца людей
С глубоким чувством изученья;
Кто знает бури, потрясенья
Следы печальные страстей;
Кто испытал в коварной жизни
Ее тоску и мятежи
И после слышал укоризны
Во глубине своей души;
Кому знакомы месть и злоба
Ума и совести раздор
И, наконец, при дверях гроба
Уничижения позор...
("Чир-Юрт", 1831-1832)
Катя по-прежнему пугалась крови, насилия и смерти, но эта душа с непримиримостью ее раздоров, с ее демонической мятеж-ностью и безграничным отчаянием, с ее порываниями к бездне и к небесному свету, эта душа становилась ей все более понятна и все более дорога.
4
"Смертельный яд любви неотразимой
Меня терзал и медленно губил..."
Александр Полежаев,
"Черные глаза", 1834
Сеансы продолжались каждый день. На столике перед Полежаевым лежала тетрадь; Катя просила его не позировать, держа перо над бумагой, но в самом деле - писать; ей хотелось не подделывать поэтическое вдохновение, а уловить его живые признаки. И Полежаев писал, но писал только о ней. Между ними шел удивительный диалог: она писала его, он же в это время писал о ней и о том, как она "холодным свинцом" карандаша и кистью рисует его, раскрывая на полотне его жизнь, прошлую и настоящую:
Нет! Это вы! Не очарован
Я бредом пылкой головы...
Цепями грусти не окован
Мой дух свободный... Это вы!
Кто, кроме вас, творящими перстами,
Единым очерком холодного свинца
Дает огонь и жизнь, с минувшими страстями,
Чертам бездушным мертвеца?
Чья кисть назло природе горделивой
Враждует с ней на лоске полотна
И воскрешает прихотливо,
Как мощный дух, века и времена?
Так, это вы!.. Я перед вами...