Топором мог дом срубить.
Старца встретил на отходе,
Шёл на Лену старец жить.
Молвил будто Пётр Первый,
Веру рушит, пушки льёт.
А немчуры вовсе курвы,
С ними царь всю Русь пропьёт.
А в таёжной синей дали,
Почитает Бога люд.
Жизни с душами спасали,
Всякий там найдёт приют.
Вот и шли Мария с Ваней,
К счастью, воле и судьбе.
Наконец зимою ранней,
Вышли к старца той избе.
За высоким частоколом,
Аккуратно словно в строй.
Русским правильным убором,
Встали хаты под горой.
Было трепетно и зябко,
С це'пей рвались кобели.
И ворчит на псов бурятка,
«Кого черти принесли?!»
Отошёл засов дубовый,
Салом смазан на века.
Вот он, мир старинно-новый,
Явно Боженьки рука!
Жмут в руках армяк с котомкой
Ваня с Марьей чуть дыша.
Лишь набат сердечный громко,
Ещё чуть и вон душа!
«Если ворог, стой на месте,
Коли добрый человек,-
Проходи с женою вместе,
Буде греть ногами снег».
Посверлив гостей глазами.
Пропустив на шаг вперёд.
Бабка с рыжими усами,
Быстро скликала народ.
Трое с рваными ноздрями,
Был один с клеймом на лбу.
Два слепца с поводырями,
К старцу двинулись в избу.
Осенив двумя перстами,
Дружно в горницу вошли.
Старец сладкими устами:
«Расскажите, как дошли»?
То да сё, слова и слёзы,
Чай, похлёбка, крепкий сон.
В снах рязанские берёзы,
Отчий край со всех сторон.
IIглава
Потекла своим порядком
Жизнь в обители лесной.
И не всё в ней было гладко,
Но за то в душе покой.
Помолясь шли на работу,
Рвали жилы от тоски.
В хлам исподнее от пота,
Серебром пошли виски.
Марья день-деньской летает,
Отогрелась в девке жизнь.
С Ваней ночками мечтает
Ставить дом без укоризн.
Так в молитвах и заботах
Пролетел почти что год.
Вырос Марьюшкин животик,
Созревает Ванин плод.
Всей обителью сложили,
На юру избёнку враз.
Пели песни и тужили,
Чувств не тратя на показ.
А на Масляной неделе
Повитуха в ясну ночь,
Петухи ещё не пели,
Приняла у Марьи дочь.
Ваня рад, подмога Маме,
Лишь бы было молоко.
Без родни поднимем, сами,
Вся родня уж далеко.
Нарекли дочурку Дашей,
Всё как в Святцах пишется.
Будь счастливой чадо наше,
Пусть Господь услышит нас.
Жизнь в грехе' тяжёлым грузом,
Словно нечисти печать.
Вековечная обуза -
Новый день с грехо'м встречать.
Что не венчанные в церкви -
Ваню с Марьей угнетало.
Но крепки их были нервы,
На раздумья время мало.
А годочки, словно стрелы,
Только свист не слышится.
Стал Иван как сахар белый,
Блеск в глазах колышется.
Мял медведь Ивана крепко,
Замерзал в тайге не раз.
Но за жизнь держался цепко
Русич цельный, без прикрас.
Полон дом детей и внуков,
Дочки три, один сынок.
Полон дом привычных звуков,
Отчий дом, родной мирок.
Но однажды, в зимний вечер,
Гвалт подняли кобели.
Подскочил и Ваня с печи,
Марье крикнул: Не скули!
Кто нахрапом бьёт в ворота?!
Явно пришлый и чужой!
Ну, дождёшься укорота,
Вдоль спины возьму возжой!
Отворяй врата, лишенец!
Госуда'ря люди здесь!
Шевелися, поселенец!
Живо спустим с тебя спесь!
Ноги враз бежать готовы,
Мужики все кто куда.
Отомкнул Иван засовы,
Отворяй, пришла беда!
Что там медлишь сучье племя?!
Или плеть давно забыл?
Старший ловко вон из стремя,
И на землю соскочил.
Здесь бурятка в миг к сараям,
Кобелей с цепей спустить.
Из прибывших старший краем
Увидал бежит травить!
-Стой! Чума бубонная!
Нехристь голодраная!
Власть пришла законная!
Царя, не самозваная!
Было страшно за семейство,
За порушенный уклад.
Лишь бы не было злодейства -
Хоть кому служить бы рад!
Потрепали, было дело,
Юшка с носа, чубом в пол.
Марья со страху горела,
Собирая всё на стол.
Вид приезжих очень грозный -
Не валяли дурака.
Объяснили всё серьёзно,
Обошлось без батога.
Мол, Ляксеечу Царю,
Для войны народ нужон.
Рвали ноздри бунтарю,