Я, разумеется, предполагал, что удивлюсь (Лена меня предупреждала), но не ожидал, что до такой степени. Всё объяснялось магическим номером этой спецбольницы, стоящей в глубине парка в лучшем Ленинском районе города. Этот номер указывал на её принадлежность к таинственному 4-му управлению Минздрава. Короче, лечебница сия обслуживала лишь элиту барановских слуг народа: партийных, советских, комсомольских, профсоюзных вождей; а также и обслугу этих слуг милицию, КГБ, журналистов, писателей и прочую охранную и идеологическую шалупонь.
Более того, как я уже потом узнал-разобрался, на больничных картах каждого болящего стояла римская цифирь I, II или III. Пациентов третьего сорта, таких, как я, запихивали в трёхместные палаты: второго в двухместные; первого в отдельные. А имелись ещё и две-три палаты люкс, каковые хранились в пустоте и закрытости для самых-самых партийно-советских паханов, брежневых и косыгиных областного калибра.
Однако ж пошибче, чем больнично-коммунистической обстановке, поразился но неприятно поразился я соседству по койкам. Один из сопалатников оказался инструкторишкой райкомовским из Сосновки, что ли, зато второй, слева у окна, своей улыбочкой корябнул меня как пилой Нехорошев Аристарх Маркович собственной белобрысой персоной. Язву, подлец, растревожил неустанной нервонапрягательной службой.
То-то его давненько в Доме печати не видать было!
Я так с ним до конца и не расплевался, лишь упорно уклонялся от доверительных бесед. Проклятая моя воспитанность и псевдоинтеллигентность ненужный дар предков мешают мне в отношениях с такими склизкими персонами резко расставлять точки над i, переставать с ними здороваться.
Но, надо признать, здесь, в больничной скукомотной обстановке, Нехорошев мне искренне это было видно обрадовался. Да поначалу и я принялся с ним болтать-общаться. Инструктор сосновский чокнулся совершенно на конспектировании Ленина, шуршал целыми днями страницами синих кирпичей, выколупывал оттуда бессмертные мысли пролетарского гения в общую коленкоровую тетрадь готовился поступать в Высшую партшколу. В общие беседы он не встревал.
Так что болтали мы вдвоём и, что удивительно, Аристарх этот Маркович оказался далеко не так глуп, как прикидывался, и даже весьма начитан. По крайней мере, о литературе в основном у нас и шла речь. Он читывал, допустим, Анатолия Кима, Владимира Маканина, Фазиля Искандера, Франсуазу Саган, Генриха Бёлля и даже Джона Апдайка. Мало того, Нехорошев упоминал в разговоре и вовсе экзотические для Баранова имена Клюева, Платонова, Кобо Абэ, Кортасара
Правда, и выводы-суждения его зачастую ставили меня в тупик. Он, к примеру, всерьёз, без улыбки, считал Юлиана Семёнова гениальным писателем и живым классиком, а роман «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова графоманским пасквилем на советскую действительность. Неудивительно, что наши салонно-палатные беседы с ним начали всё чаще заходить в тупик. Насчёт булгаковского романа я ещё полез в бутылку, принялся было спорить, но вот насчёт «Архипелага ГУЛАГ» тут же и вовремя прикусил язык: мол, «Один день Ивана Денисовича» видел то ли в «Огоньке», то ли в «Роман-газете», а больше никогда и ничего Солженицына не читал.
Ну, а «Собачье сердце», к примеру, как вам? спросил как бы между прочим мой язва визави.
Это тоже Солженицына? скорчил я дебильную рожу, хотя полуслепая ксерокопия запретной повести Михаила Афанасьевича читалась-зачитывалась в московском ДАСе до дыр. И не только она: и «Багровый остров», и «Роковые яйца», и «Дьяволиада»
Да нет, не Солженицына усмешливо скривился Аристарх. Ну, а вот как ты, Вадим, к авангарду относишься? Ты же ведь, насколько я знаю, реалист, поклонник классики?
Нехорошев то и дело перескакивал в общении на ты, хотя я подчёркнуто и упорно ему выкал.
Да, не стал отрицать я, к авангарду, к ярому модерну в литературе я отношусь нормально терпеть его не могу. Беда этих андерграундистов всяких в том, что они не умеют просто говорить о сложном, и почему-то этим гордятся. Эту так называемую элитарную псевдолитературу можно сравнить с сыром рокфор: едят немногие, кушают манерно и ставят своим извращённым вкусом нормальных людей в тупик.
Вот правильно! обрадовался домпечатовский куратор. Это всё буржуазные отрыжки. Наш человек рокфор вонючий есть не станет и не хочет. Я бы этих извращенцев всех Эх! он выразительно крутанул сжатым кулаком. А кстати, Вадим, этот твой Волчков ведь махровый авангардист. Он, как я слышал, докатился даже палиндромы сочиняет. Правда?