Представь, Лена, хохотнул я, моё остолбенение. Скорей расплатился и спасаться. Тот Шурик-Шурочка чуть не плачет, в руку вцепился, а я бормочу-вру, будто я жених и меня невеста ждёт Умора! Потому-то сюда легко попасть добрые люди стороной обходят.
Лена неуверенно улыбалась шучу я или рассказываю мерзкую правду? Она принялась робко оглядываться на посетителей.
Да не бойся ты! приободрил я. На женщин они внимания не обращают всерьёз
Лена поморщилась, не скрывая, что тема ей не нравится. И поспешила на свежий воздух. Мы допили любовный полусладкий напиток и вышли. На улице, блескучей и промозглой от недавней мороси, я помог Лене поплотнее укутать горло шарфиком, притянул к себе, поцеловал.
Ну, что ко мне в ДАС?
Пойдём лучше погуляем, а? Я хочу к Пушкину
Что ж, мы пошли вверх по Горького к бронзовому Александру Сергеевичу Потом ещё выше к Владимиру Владимировичу Потом с третьей и последней розой побрели по бульварам к Михаилу Юрьевичу Потом, уже без цветов, к другому Александру Сергеевичу
Когда до закрытия метро оставался всего час, я не выдержал:
Лена, Леночка, ну поехали, наконец, ко мне! Уже метро вот-вот Да и через вахту ночью труднее прорваться там бабки-церберы такие
Она подняла на меня свои большие, свои любящие, но печальные глаза.
Вадим, я не хочу Я боюсь.
Меня?! Лена, да за кого ты меня принимаешь? я вскипел искренне, всерьёз. Да неужели против твоей воли я чего-нибудь
Вот именно, сурово прервала Лена, за себя я и боюсь
Мы бродили по Москве всю ночь. Если бы мне кто раньше сказал, что я способен на такое, я бы только глумливо фыркнул. Однако ж, вот
На следующий день мы подъехали к ДАСу, прошлись-прогулялись вдоль перемычки под колоннами, как герой Андрея Мягкова в «Иронии судьбы». Я попробовал ещё раз, в последний:
Лена, ну хоть просто на пять минут заглянем погреемся, отдохнём, посмотришь, как я живу
Вадичка, не искушай, не мучай меня! с улыбкой, но опять же всерьёз взмолилась Лена. Не надо спешить у нас же вся жизнь впереди
Увы мне, увы! Я смирился. Я один заскочил наверх, обрадовал известием Аркашу, отхватил у него взаймы ещё четвертной, сунул в сумку бутыль шампанского и яблоки свои припасы к празднику вдвоём, поднадел под пиджак свитер, а пуловер прихватил для Лены: признаться, ночью мы продрогли донельзя даже поцелуи уже не согревали. Отогреваться мы заскакивали на вокзалы.
Я заставил Лену поднадеть мой тёплый пуловер под пальтишко, и мы опять пустились бродяжничать. Я, смирившись, уже с энтузиазмом воспринимал такое необычное и долгое свидание с любимой. Я щедро дарил-показывал ей Москву, которую сам исходил уже пешком вдоль и поперёк. Окончательно убедил Лену бросить свой Львовский институт, куда она поступила поспешно на заочное отделение журналистики, и смело переводиться в Москву
К исходу вторых суток всё у нас смешалось в головах, как в доме Облонских. Мы бродили, смеялись, болтали, целовались, мечтали, пили шампанское, а я даже и коньяк пару раз, питались пирожками, бутербродами и яблоками, попали на концерт Аллы Пугачёвой в зал «Октябрь», катались на метро и трамваях А уж стихи Стихов и своих, и других классиков надекламировали-начитали столько, что на целую библиотеку хватит.
Часов за пять до севастопольского поезда мы всё же не выдержали и переспали вместе да простится мне этот невольный и пошловатый каламбур. Мы нашли одно свободное местечко в толчее Курского вокзала, Лена примостилась у меня на коленях, обняла за шею, я обхватил её родное невесомое тело, прижал хозяйски-сладко к себе, и мы унырнули в глубокое, тяжёлое, но счастливо-безмятежное беспамятство. Я, скорчившись в жёстком вокзальном кресле, прижимал, сонный, к себе крепко-накрепко спящую красавицу свою будущую жену. Впереди нас ждало счастье
В последние минуты, на мокром туманном перроне, Лена, откинув голову, засматривая внутрь меня, наивно и строго декламировала-внушала мне знаменитые кочетковские строки:
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
Всей кровью прорастайте в них.
И всякий раз навек прощайтесь,
И всякий раз навек прощайтесь,
И всякий раз навек прощайтесь,
Когда уходите на миг
Вот пишу сейчас, и всё переворачивается в груди: как я был счастлив!