Ты еще кто, бля? замороченно пробормотал пес царев, будто произносил эти слова по сто раз на дню. Руки его ловко заправили плуг в штаны.
Я поднес руку к лицу и изобразил, как театрально снимаю маску. Миг он внимал с деревянной полуулыбкой, потом наклонил голову набок, по-прежнему не спуская с меня глаз. Жест чистого высокомерия.
Ты кто такой? повторил Скуратов.
Теперь жуть заставила мою руку подняться к лицу и сделать странный жест, как будто закладывает табаку за щеку.
Малюта не понял:
Что это значит?
Жизнь вьется прихотливо, пояснило существо, и его рубленые слова упали в тишину. Так мы стояли с полминуты, когда до Малюты наконец дошло. Я видел, как под росчерком бровей просачивается понимание.
Трахнешь меня, как я эту бабу? уточнил опричник.
Паразит улыбнулся, это ощущалось как искажение мышц на лице.
Зачем вы с ней так? сказал я и попытался сглотнуть, но корень языка онемел.
Не лезь, шикнул паразит.
Кто кого сможет, тот того и гложет, ответил опричник и одна его бровь полезла на лоб. Эй, ты с кем толкуешь? Горькой нахлебался?
Со мной, ответил паразит, с выгребной ямой. Много я успел повидать, и вот что скажу: когда делаешь добро, оно умножается, как хлеба и рыбы. Это единственное чудо на земле. Отдавать значит жить, а вот брать чужое все равно что от себя откусывать. И видно сразу, что тебя уже нет вовсе, ничего не осталось. Так что и греха не будет.
Какого еще греха? огрызнулся пес государев. Невинен я, служу отечеству. Ты же свинину ешь? А если свинью убить некому, то вся деревня без обеда. Мясники народу нужны, без мясников и мяса бы не было.
Веруешь во что? перебил паразит.
В Государя.
А если честно?
Эх, бля, живу у болотца, молюсь колодцу, покаялся Малюта, и его широкий рот искривила усмешка. Но потом в опричном взгляде что-то изменилось, мелькнуло узнавание. Малюта долго всматривался в жуть с нечитаемым морщинистым лицом, не подозревая, что и по его морщинам можно блуждать как по детально выписанной карте. Не смей!
Душа твоя деревянная, аки гусли расстроенные. Пора повесить плащ на гвоздь, сдать инструмент, ответила жуть.
Что ты знаешь? потребовал опричник, и волна дрожи окатила его, прошила вязальной спицей.
О человеке все, ответило существо. А о тебе, Малюта, еще больше.
Скуратов не пошевелился, только губы сомкнул, и сыграл сухими скулами.
Я отпустил бразды, за которые еще держался, позволив войти ярости как глубокому вдоху. Существо внутри заслонило разум, полезло наружу. Я успел увидеть, как налитая воском фигура потянулась к Малюте узловатой лапой. В зрачках Скуратова мелькнула огромная, разорванная в оскале голова. Паразит улыбался, красной тряпкой свешивая на плечо язык. Малюта закричал, широко раскрыв рот. Этот вход в нутро быстро вырос, опричник с ходу взял самую высокую ноту, а потом его нижняя челюсть выскочила из пазов. Лицевые мышцы в области губ надорвались, язык провалился в гортань. Из-за мощного давления барабанные перепонки лопнули, и содержимое слуховых улиток вылетело через ушные отверстия двумя скупыми струйками.
За спиной простучали дробные шаги, рябоватый удалец ворвался в дверной проем, но, потеряв плечо во рту существа, горько пожалел о своей поспешности. Он опрокинулся навзничь, звук был тупой, мятый, как лаптем в глину. Когда я очнулся, в зубах торчал кусок мяса, почти не имеющего вкуса.
Похоже, ты веселишься вовсю, тихо сказала Софья.
Угу, несколько ошметков выпало у меня изо рта.
«Толстый кишечник у мальца еще тонок, буркнул паразит». Не сразу осознал я, что стою посреди подвала «Старой ягоды», отбрасывая скрюченную тень на пол. Мебель и пыточный инвентарь изгвазданы кровью, на лавке гирлянда мяса на белой кости, потроха и обрывки тряпья в самых неожиданных уголках подземной горницы.
Я обернулся, в поле зрения появилось нежное лицо с запавшими карими глазами. Похожие на омуты, они сдержанно светились. На нижней губе Софьи чернела корочка подсохшей крови. Девушка попыталась улыбнуться, и от этого движения выступила алая капля.
Я думал, ты умерла, Соня.
Плохо знаешь женщин, милый. Софья с трудом отбросила прядь потемневших волос, налипших на влажный лоб.
Плохо, согласился я.
Это хорошо.
Яндашевская, в прошлом знатного рода, теперь потомственная крестьянка, лишь яркая фамилия напоминала о былом величии.