Веселие Руси есть пити, не можем без того быти, в свою очередь булькнул мужик с ковшом. Тут даже опричники задорно отозвались, хэкнули, и опрокинули по стакану.
Ты нас позоришь! сказала жуть.
Не лезть самый разумный выход! рассудительно молвил я.
Тогда я сам все тут порешаю! рявкнул паразит, начиная вставать.
Погоди, давай выпьем сначала, взмолился я, эй, корчмарь, водки! Два стакану!
Наше лицо перекосилось в задумчивости.
Ладно, уболтал.
Вокруг колебалась и текла подвыпившая суета. Корчмарь принес водки и я не раздумывая залил в пасть первый стакан. Ух, пойло в сорок оборотов на поверку оказалось злее дядькиного самогона; горло и внутренности ожгло, на глаза навернулись две перламутровые слезинки. Но вот огонь погас, уступив место шерстяному теплу. Мир налился красками, а через минуту и смыслом. Я по-новому посмотрел на гуляк, жуть тоже призадумалась.
Незамеченный доселе боярин за стойкой свернул папиросу и ловким движением ввинтил ее в угол своих обветренных губ. Прикурил от свечи, затянулся и выпустил широкую струю дыма над столешницей. Был он плечист, и одеждой напоминал чиновника низкого разряда, промотавшего наследство и опустившегося до самого донышка: растянутые на коленках штаны заправлены в голенища, к когда-то белой рубахе прилипла хвоя и кусочки медовых сот. Он взял кружку и молча, не выпуская самокрутки, выпил. Корчмарь сразу ему подлил, ухватив волосатой пятерней медяк. Боярин крякнул довольно и чокнулся с соседом справа.
Все, Иваш, сказал он, похлопав старика по спине, последнее пропиваю и конец мучениям.
Старик слушал будто в удивлении, пожевал деснами, отчего задвигалось все его лицо, складываясь в не похожие одна на другую фигуры.
Не спеши, грешно это.
А я и не спешу, вздохнул боярин, промокнув нос в фиолетовых прожилках платком. Иоанн войско на Казань собирает, запишусь в пехотные полки. Надеюсь, не вернусь.
Чего это он, спросила жуть.
Безнадега, вздохнул я.
Склонил боярин свою большую голову на короткой шее.
Иваше налей, а мне будет, сказал он корчмарю.
На том спасибо, ответил старик. Боюсь, не свидимся уже. Мне землюшку топтать недолго осталось, на хмелю одном и держусь. Из Казани вернешься, навести могилку, уважь.
Не вернусь, с уверенностью сказал боярин, лучше ты свечку за меня в храме поставь.
Дед свернул самокрутку и глубоко затянулся. Окаменевшие мозоли не дали его пальцам согнуться, делая их похожими на веточки предосторожность, чтобы батя табачного духу не учуял.
Не вернуться всегда успеешь, а коли цветов на мою могилку не положишь, и коли дети твои еще не зачатые не положат, по ночам к тебе являться буду. Вот те крест, старик обмахнул себя, не выпуская дымящей папиросы.
Боярин поиграл желваками.
Ну раз так, придется вернуться и детишек сделать, а то нахер ты мне по ночам нужен, Иваш, сам посуди.
Так я и говорю
Ладно, налей и мне, корчмарь, вертаться придется, а без топливу я и до Казани не доеду, до Петушков, в лучшем случае.
Старик мужику жизнь вернул, задумчиво буркнуло во мне говно, благодать.
Ага, согласился я, с возрастом начинаешь понимать ценность отпущенного срока.
Время всегда в цене, парень, рыкнула жуть, ценить время надо, пусть и кажется, что его у тебя как у Иваши махорки.
Я хряпнул второй стакан, поспешив заглушить водкой непреходящий страх перед существом. Не помогло. Все гнетущие мысли плавали кверху брюшком на неспокойной поверхности ума, юлой кружилась голова, будто катилась отрубленная с плахи.
Опричники тем временем налакались изрядно, кидали по сторонам шальные взгляды, примеривались к девице за стойкой.
Пусть только дернутся, осклабилась жуть.
Моего лица внезапно коснулся дух гнилых зубов и хворых кишок. Я, замедленный хмелем, обернулся, увидев перед собой того мужика с ковшом. Обозначились острые скулы, залитые брагой покрасневшие глаза. Он икнул громко, цыкнул:
Слы, я тебя раньше не видел?
Паразит улыбнулся польщенно. Как он узнал? Говорят же, что запахи запоминаются лучше остальных чувственных впечатлений.
Москва маленькая, может и виделись. А что?
А то, что ты сам с собой шепчешься и на бабу мою косишь, ведун! За ворожбу жизнью ответишь!
Глаза его горели пьяной дубовой искрой, губы налились венозной чернотой, как у увидавшей медведя собаки.