X
Не говоря об эрудитах,
Их шишковатых головах,
Хранящих истин сонм избитых
Суть интеллектуальный прах,
Давайте примем мы простое
За норму правило такое:
Не должен мозг быть у юнца
Подобен чреву огурца.
По осени всегда последний,
Созревший, семя выдает,
И вырастает в свой черед
Потомство вкусное, но бредни,
Какие может ум рождать
Незрелый, с чем употреблять?
XI
Кто с юных лет был равнодушен
К тому, что книгой мы зовём,
И лишь природе был послушен
В несложном естестве своём;
И не тревожило чьи чувства
Ничуть высокое искусство;
Кто мир на ощупь познавал,
И о духовном не алкал;
Чья лишь раз в год на флюорограмме
Душа «высокая» видна
И обреченно стеснена
Грудною клетки бренной рамой,
Тот жизнь познал, как агроном
В колхозном поле чернозём.
XII
Герой наш числился студентом
В одном из ВУЗов городских,
Готовясь стать «ингредиентом»
В салате пресном «молодых
Специалистов» так их праздно
Звал даже неуч самый разный.
А был студентом он тогда,
В восьмидесятые года
Иных уж нет, кто ухмылялся
В Эпоху Пышных Похорон[5],
Когда раз в год со всех сторон
Марш невеселый раздавался.
О, смертен каждый человек
Пусть он по должности генсек!
XIII
Тогда довольно было сложно
Понять кто прав, кто виноват.
Но как всегда благонадежно
Когда все, думая, молчат!
Кто был гоним за убежденья,
Достоин ныне уваженья;
Кто бился с «внутренним врагом»,
Всплыл «перестроечным» дерм.
Гнездо ли лучше иль скворечник,
Змеиный яд или елей?
Что хуже: диссидент-еврей
Иль все же русский КГБ-ешник?
Того, кто был в догадках смел,
Тогда ждал правильный удел.
XIV
Всё, чем «по праву» мы владели,
Уж в Лету кануло давно,
Но дух «согбенный» в «новом» теле
Живет во всяком все равно.
Исчезнут сотни поколений,
Пока души российской гений
Прозреет и снесет на склад
Патриархальный свой уклад.
Хотя уж стало силлогизмом,
Что Мы ни Запад, ни Восток
Культур непримиримых сток,
Очередным покрытый «измом».
Мы коммунальный коридор
Со всех сторон и крик, и сор.
XV
Учила Партия в те годы
Без пива Родину любить,
Но жаждал «патриот» свободы
Его космополитом пить.
Да пятилеток век ударный,
Вкус пиву придавал кошмарный!
Тому причиной ерунда
Водопроводная вода
Менталитет наш нерадивый!
Ну, как найти хотя б одну
На карте мира нам страну,
Где так кощунственно бы к пиву
Мог относиться круглый год
Его пить любящий народ?
XVI
Представить можно ли шотландца,
Который виски б разбавлял,
Или же бармена-испанца,
В текилу, смертный, чтоб вливал
Он воду из Гвадалквивира[6]
Под дуновение Зефира
И мог затем бы продолжать
Живым за стойкой торговать?
Но буржуазные их нравы
Тогда ЦК по всем статьям[7]
Все заклеймил, внушая нам,
Что там они во всём не правы
Нас правом наделил Застой
Лишь пены наблюдать отстой.
XVII
Оставив тут аспект моральный
(С ним тяжко на Руси «святой»),
Признаем, что национальный
Напиток все ж совсем иной.
При заполнении любого
Кроссворда памятное слово
Одно идет на трезвый ум,
Не пробуждая прочих дум,
Когда пять букв вписать нам надо.
И что бы ни был за вопрос
(Пусть он наивнейший до слез),
Перо царапает с отрадой
Одно лишь слово нам оно
Как «водка» было вменено.
XVIII
Нет, пиво все ж не наш напиток!
Нам водка больше по нутру,
Пусть в нём порой её избыток
Лицо не красит поутру.
По вечерам в большом подпитьи
Все происходит по наитью:
Источник бед определить
И морду всласть ему набить,
Чтобы потом, прозрев с похмелья,
Его простить, облабызать
Врагов взаимных уж искать,
Задавшись непонятной целью.
Убога русская юдоль
Тут вам не мюнхенский Jawohl[8].
XIX
Нет, не достичь в России в целом
Культуры их нам пития
«Да, скифы мы!», но духом зрелым[9]
Повергли натиск бытия:
Всегда в сознании томится
Желанье до смерти напиться