Ты прав, философ И это будут войны совсем иные. Они укажут истинные устремления мира. Ты видишь, во имя чего ныне сотворяются битвы: жажда добычи благ, земель, рабов и господства. Так было всегда, поскольку мир изобилует богами. Когда же их много, словно жён в гареме, расточается наше семя, суть вера. При триедином боге она возвысится, и на полях сражений зазвенят мечи не из-за наживы из побуждений, вызванных идеей. Когда-то я подвиг фокийцев к захвату Дельфийского храма Аполлона и священных земель, мысля сплотить Элладу. Но что увидел? За десять лет священной войны амфиктионы лишь укрепили Фокиду, никто из них не захотел сражаться за святыню насмерть. И я был вынужден послать царя варваров, Филиппа, дабы освободить Дельфы При множестве богов нет веры, Аристотель. Но при едином боге все войны станут священными, и тогда весь мир будет лежать у ног Эллады. А варвары и Рим уже никогда более не посмеют ступить в её пределы. Напротив, их руками возможно станет покорять и нести веру тем, кто ещё не покорился и пребывает в скверне многобожия. И пусть они в своих землях разрушают и созидают, чтобы вновь разрушать
Философ невольно отступил и чуть не опрокинул светоч. Оставшийся в руке папирус загорелся.
Кто ты, Таисий Килиос? спросил он сдавленным голосом, словно на его шею опять набросили петлю.
Эфор, надзирающий за тайнами Эллады.
Почему я никогда не слышал о тебе? Ни Платон, ни Бион ни разу не произнесли твоего имени
И ты никогда не произнесёшь. Но всегда будешь помнить.
Мои учителя? Они служили тебе?
Они служили идее. И должен отметить, весьма прилежно исполняли мою волю. Иначе бы я не говорил сейчас с тобой.
Я считал, весь мой путь это череда случайностей, игра судьбы и обстоятельств А ты уже знал, что произойдёт со мной?
На лице эфора вызрела каменная улыбка.
Как вы одинаковы. Становится скучно Я даже знал, что ты напишешь вот это, он потряс пергаментными списками книг, дабы удивить просвещённый мир тайной изготовления пергамента Кстати, в твоём возрасте Платон уже писал об этом. И, как ты, яростно поклялся никогда не использовать кожу, заменив её листами папируса. Его юное сердце было возмущено, и я помню горячечные вопросы, полные пафоса
И бросил сочинения себе под ноги.
Разум философа отказывался воспринимать то, чему внимало ухо.
Платон знал секрет изготовления пергамента?
Это было известно и Биону И оба они отправили свои первые, не зрелые ещё, трактаты в огонь. Сделай это и ты.
Арис склонился и поднял книги.
Неужели невозможно заменить пергамент папирусом? безнадёжно спросил он.
Вполне возможно. И не только папирусом. К примеру, высекать вечные истины на камне, отливать в бронзе, начертать их на золотых пластинах, как ты предлагал. Или, уподобясь варварам, писать золотом и рунами Но переживут ли эти материалы вечность? Не захочется ли кому-нибудь разбить каменные плиты, дабы построить жилище, бронзу перековать в мечи, из золота начеканить монет?.. К тому же эти мёртвые материалы способны погубить, извратить истины. Они тотчас утратят сакральный, магический смысл, который рождается только на коже. Смысл, который станет вызывать благоговение и веру, лишь умножая её сообразно векам и тысячелетиям. Сакрален сам человеческий покров, и ты был свидетель тому Но это уже тайна материй, которую я не вправе разглашать.
Но могут вновь нагрянуть варвары!..
Ты их остановишь.
Я?!.
А для чего Бион научил тебя видеть? Ты ведь исполнил уроки зрелости?
Уподобившись варвару, философ растрепал листы книги и поднёс к огню. Дешёвый овечий пергамент, насыщенный жиром и оттого жаждущий пламени, вспыхнул, тотчас испустив зловоние.
Арис же помнил ещё сладковатый, кружащий голову запах, исходящий от погребального костра на агоре Ольбии
У царя Македонии двенадцать лет тому родился отпрыск, молвил эфор, взирая на огонь. От жены Мирталы, которую он ныне прозывает Олимпией. Имя ему Александр. Природа отрока божественна, по крайней мере, так говорит молва Доподлинно известно, рождён он от скопца неким чудесным образом. Отец твой, Никомах, тому свидетель. Он ведь и ныне служит Филиппу придворным лекарем?
Да, надзиратель, насторожился Арис, вновь ожидая чего-нибудь дурного. Отец мой служит Македонскому Льву
И ты ему послужишь, Таисий Килиос подал свиток. Царь шлёт тебе письмо, как говорят у варваров, бьёт челом. И просит тебя, философ, вскормить своего наследника, наставив на путь стихии мысли. Царевич норовлив и неприступен, ибо подвластен стихиям естества, всецело привержен варварским обычаям и воле матери. Боготворит её настолько, что склонен к инцесту. И это было бы приемлемо, чтобы вселить величие через кровосмешение. Я бы давно подтолкнул отрока в объятия матери Но совокупление ещё более свяжет их, уже связанных незримой пуповиной. Тебе предстоит отсечь её и вывести Александра из плена этой страсти. Довольно будет, если убьёт отца Однако исторгать эту страсть к матери не следует. Тебе придётся перевоплотить её в дух воинский. Ты же преуспел в искусстве перевоплощений качеств? Поезжай ко двору Филиппа и вскорми отрока послушным твоей воле