Он поставил на стол перед Федором Филипповичем коньяк и рюмки, а потом подошел к окну и выглянул наружу. Черной «Волги» перед подъездом не было, у водителя хватило ума и выучки отогнать ее подальше, чтобы не отсвечивала, где не следует. Обернувшись, Глеб наткнулся на внимательный и немного насмешливый взгляд генерала.
Это было такси, сказал Федор Филиппович. Обыкновенное радиотакси, понял?
Понял, сказал Глеб и, вынув из-за пояса, бросил в ящик стола тяжелый крупнокалиберный пистолет. При этом стоявшая в ящике открытая коробка с патронами перевернулась, три или четыре патрона выпали из нее и, как живые, попрятались среди бумаг, сигаретных пачек и карандашей. Сиверов не стал их подбирать и развивать тему радиотакси не стал тоже: все было ясно без слов, генерал купил его, как маленького.
Что-то ты, я вижу, нервничаешь, сказал Потапчук и воровато, как кот на сметану, покосился на коньяк. Здоровье у него в последнее время стало не то, и госпожа генеральша ревностно следила за тем, чтобы Федор Филиппович вел исключительно здоровый образ жизни. Если бы могла, она бы запретила ему даже работать; если этого не произошло до сих пор, то лишь потому, что жена генерала понимала: без работы он долго не протянет, угаснет за каких-нибудь полгода.
Осень, повторил Глеб и налил себе и генералу по чуть-чуть коньяка. Унылая пора, очей очарованье Ломота в костях, тревожные предчувствия и все такое. Давайте выпьем, товарищ генерал. Успокаивает, расширяет сосуды Врачи рекомендуют, знаете ли.
С хорошими врачами ты знаешься, завистливо пробормотал Потапчук, нюхая рюмку. Коньяка в рюмке было совсем мало, и генералу это явно не нравилось. А эти твои медики, случайно, не рекомендуют выкуривать после каждой рюмочки по сигарете?
Они бы порекомендовали, сказал Глеб, наполняя кипятком чайник с заваркой и возвращаясь к своей рюмке, да только, знаете В общем, у некоторых пациентов такие жены, что им медицинская наука не указ. И не просто не указ, а Ну, словом, медикам тоже жить охота.
Генерал недовольно фыркнул в рюмку.
Очень смешно, проворчал он. Тебя бы в мою шкуру, умника. Посидел бы на леденцах Хотя, с другой стороны, один юморист верно заметил, что лучше гипс и кроватка, чем крест и оградка.
М-да, сказал Глеб, не зная, что еще ответить. Настроение генерала нравилось ему все меньше.
Ну, будем здоровы, сказал Федор Филиппович и медленно, смакуя каждую каплю, выпил коньяк. Эх, хорошо! Сейчас бы в самом деле закурить Ты не обращай на меня внимания, добавил он, уловив замешательство Слепого. Настроение у меня сегодня
Просто плохое? спросил Глеб. Или это связано с работой?
Это связано с заботой, вздохнул генерал. С заботой о тебе, Глеб Петрович. Есть мнение, что московская осень для тебя вредна. Сам говоришь дождик, слякоть, кости болят, нервишки шалят Вот я и думаю: не поехать ли тебе на курорт? Подлечишься, загоришь, нервишки укрепишь Опять же, девушки, романтика, шепот прибоя, мерцание звезд
В городе Сочи темные ночи, задумчиво произнес Сиверов.
Генерал перестал нюхать пустую коньячную рюмку и резко вскинул голову. Острый, испытующий взгляд его прищуренных глаз вонзился в лицо Слепого, как парочка хорошо отточенных кинжалов. Глеб ухитрился даже не моргнуть, хотя такая реакция на его невинное замечание показалась ему странной. Похоже было на то, что, ткнув пальцем в небо, он угодил в десятку.
Что тебе известно? напряженным голосом спросил Потапчук. Что ты знаешь про Сочи? Черт, неужели уже поползли слухи? Плохо, Глеб Петрович, очень плохо
Да ничего мне неизвестно, ответил Глеб. Что вы сегодня, ей-богу, нервный какой-то Это просто строчка из песни. Ну, пришло в голову по ассоциации, я и сказал! А что, надо смотаться в Сочи? Так я готов. Там, наверное, сейчас тепло
Даже жарко, буркнул Федор Филиппович. Так жарко, что здесь, в Москве, у некоторых волосы на заднице потрескивают. А уж паленой шерстью воняет так, что дышать нечем.
Голос у него был злой, вид очень недовольный, и Глеб почел за благо промолчать. Он знал, что, выпустив пар, генерал перейдет к делу, и тогда его речь станет менее образной и более конкретной. Судя по его поведению, дело, с которым Федор Филиппович сюда явился, вызывало у него раздражение. Видимо, это было одно из тех поганых, скользких дел, за которые и браться противно, и не браться нельзя.