Мне нужно произвести графологическую экспертизу, сказал гость, пропустив мимо ушей язвительную тираду Льва Валерьяновича, и я очень вас прошу: не откажите.
Я давно отошел от дел, ответил Григорович. В этом городе достаточно экспертов, обратитесь к ним.
Лев Валерьянович, терпеливо произнес гость, клянусь, это вас заинтересует. Кроме того, как только вы посмотрите на имеющийся в моем распоряжении документ, вы сразу поймете поймете все. И то, почему я не позвонил заранее, и почему не спешу представляться, и, главное, почему пришел к вам, а не на Петровку. Кроме того, я готов хорошо заплатить. Очень хорошо, поверьте. Но главное профессиональный интерес. Уверяю вас, с таким делом вам не приходилось сталкиваться никогда.
Фу-ты, ну-ты, проворчал Лев Валерьянович, не желая признаваться даже самому себе, что испытывает жгучее, совсем не стариковское любопытство. Кроме того, как только он услышал об экспертизе, в нем моментально родилось и начало крепнуть желание еще разочек напоследок тряхнуть стариной, испытать себя в деле, которому посвятил всю свою сознательную жизнь. Словом, теперь он не отпустил бы гостя ни за какие коврижки, но гостю об этом знать было вовсе не обязательно.
Ай-яй-яй, продолжал он насмешливо, какие речи! Откуда вы знаете, с чем сталкивался и с чем не сталкивался Лев Григорович? Будь вы приличным человеком, а не нахальным гоем любителем вторгаться в чужие жилища, я таки мог бы многое вам порассказать. Впрочем, заходите, я не хочу, чтоб вы мне сломали дверь
В прихожей гость сделал попытку разуться, но Лев Валерьянович возмущенно замахал на него руками он всю жизнь ненавидел эту плебейскую привычку, тем более что погода стояла сухая, и никакой особенной грязи на подошвах незнакомца быть не могло. Проводив визитера в большую комнату, Григорович предложил ему сесть и по возможности коротко изложить суть дела.
Что там у вас, спросил он, поддельные долговые расписки или любовные письма жены к вашему начальнику?
Нечто гораздо более занимательное, спокойно ответил гость. Некий, я бы сказал, исторический документ.
Он щелкнул замочками плоского кожаного кейса и извлек оттуда тонкую пластиковую папку красного цвета. Лев Валерьянович тем временем выдвинул ящик стола и извлек оттуда мягкий замшевый футляр, в котором хранилось его главное сокровище старая шестикратная лупа с удобной деревянной ручкой, за долгие годы потемневшей и отполированной прикосновениями его ладони.
Гость открыл папку и выложил на скатерть перед Григоровичем два листка бумаги. Один листок был пожелтевшим от старости, но в остальном прекрасно сохранившимся, без каких бы то ни было потертостей и посторонних пятен. Другой глянцево поблескивал в падавшем из окна солнечном свете очевидно, это была фотокопия, образец, с которым следовало сравнить то, что гость назвал историческим документом.
Лев Валерьянович бросил на фотокопию рассеянный взгляд и взял в руки документ.
Дорогой юный пионер! прочел он вслух и изумленно воззрился на гостя.
Это письмо, спокойно произнес тот. Точнее, ответ на письмо. Содержание не имеет значения. Взгляните на подпись.
А что подпись? из чистого упрямства проворчал Лев Валерьянович, переворачивая тем не менее листок. Что такого в этой подписи, чтобы я на нее
Он осекся, увидев внизу листа размашистую подпись. Если она была подлинной, то документ, который сейчас сжимал дрожащей рукой Лев Валерьянович Григорович, и впрямь являлся историческим. А подпись была такая: «В. Ульянов (Ленин)».
Хотя Льву Валерьяновичу и впрямь никогда в жизни не доводилось держать в руках документов, подписанных вождем мирового пролетариата, ничего особенного он в этом происшествии поначалу не усмотрел. Мало ли в чьем семейном архиве могло храниться письмо! Адресовано оно какому-то юному пионеру, а нынешний владелец его, надо полагать, приходится тому пионеру прямым потомком. Хотя, конечно, нельзя было исключать возможности того, что письмо досталось юному нахалу каким-то иным способом быть может, даже и противозаконным.
Приглядевшись, Лев Валерьянович заметил, что ниже подписи была проставлена также и дата десятое апреля. Разобрать год оказалось невозможно: в этом месте на бумаге имелась почти сквозная подпалина, как будто кто-то уронил сюда уголек с сигареты. Лев Григорович был стреляный воробей, и это обстоятельство сразу его насторожило не подпалина как таковая, разумеется, а то место, где она располагалась. Надо же было так ловко уронить пепел с сигареты, чтобы прожечь не поля и даже не текст, а именно дату, причем только год! Это делало практически невозможной датировку документа и, разумеется, не могло не насторожить эксперта.