Истолкование, интерпретация это тот синонимический ряд, которым определяется собственно герменевтический подход к проблеме понимания. Вчувствование необходимое дополнительное условие, обеспечивающее взгляд «изнутри». Отказ от вчувствования и объяснение базисные пункты в позитивистском подходе к проблеме понимания, для которого характерна специфическая зависть к точным наукам, побуждающая стремиться к точности и однозначности высказывания.
Задача настоящей работы связана с характером интерпретации и типом верификаций сегментов текста, порождающих эффект непонимания у адресата этого текста, и, соответственно, она оказывается в поле притяжения этих двух интенций герменевтической и позитивистиской. Для подхода к решению этой задачи мы попытались сконструировать позитивистский по сути подход к акту понимания. Однако мы исходили из предположения, что «вчувствование» не находится в оппозиции к такому подходу, а также основывается на знаках. Просто эти знаки не считываются так же осознанно, как данные павловских экспериментов. Однако они и не принадлежат к почти закрытой для наблюдения сфере бессознательного по Фрейду, а скорее относятся к области бернштейновского неосознаваемого. Но автоматизированные и потому перестающие осознаваться действия вновь открываются для осознания, стоит их в достаточной степени замедлить, чтобы разрушить автоматизм.
Понимание является основой психотерапии в практически любом направлении, в любой психотерапевтической школе. Слушать, понимать, быть услышанным и быть понятым вот рабочая задача, общая и для психотерапевта, и для его клиента. Рабочий процесс понимания это интерпретации услышанного. При диалоге эти интерпретации взаимны, проходят многократные переформулировки и уточнения: «Верно ли я услышал?», «Почему вы сказали, что?» Чем больше психотерапевтический контакт уходит от диалога в сторону монолога, тем более произвольными оказываются интерпретации слушающего. Однако даже в самом успешном диалоге резюмирующие интерпретации психотерапевта оказываются некоторой, пусть промежуточной, но истиной. Сами множественность и произвольность интерпретаций основываются на вере хотя бы одного из пары клиент психотерапевт в их истинность. В принципе, можно рассмотреть даже диалог клиента с психотерапевтом искусственным интеллектом, который обучен повторять некоторые слова услышанного, задавать по ним вопросы и в паузах говорить «гм», получая неплохой результат. Но даже в этой гипотетической версии, очень напоминающей чеховский разговор с лошадью, клиент, который говорит, в сущности, с самим собой, оказывается в позиции интерпретатора, внешней по отношению к самому себе говорящему.
Интерпретация, таким образом, опирается либо на интуицию внешнего другого, что хуже, либо на внутреннюю, собственную, что лучше, так как по крайней мере соотносится именно с этим клиентом в этой ситуации здесь и сейчас.
Очевидно, что из-за определенной произвольности толкования непременно обнаруживается больше чем одна интерпретация. Это происходит не только при обращении клиента к другому терапевту, но и в процессе работы с одним и тем же специалистом.
И тут возникает одна из фундаментальных проблем, которых давно умеют остерегаться как точные, так и экспериментальные науки. Почему среди терапевтов, принадлежащих к одному направлению, в равной степени обученных, оказываются весьма эффективные и малоэффективные? Почему один и тот же терапевт, работая с одним и тем же клиентом, от сессии к сессии достигает то большего, то меньшего успеха? Наконец, почему самые эффективные терапевты, как правило, испытывают постоянные сомнения в том, действительно ли является успехом то, что успехом иногда кажется?
Разумно предположить, что дело здесь в недостаточности того, что принято обозначать крайне расплывчатым термином «понимание», в неопределенности понятия «понять». Относительно интерпретирующего понимания отсутствуют методы объективной доказательности, невозможно проверить, действительно ли данная интерпретация или множество данных интерпретаций релевантны. Впрочем, существует системный принцип, уже усвоенный во многих психотерапевтических школах: слушать не только то, что говорит клиент, но и то, как он это говорит. При обучении психотерапии обязательно указывают, как важно обращать внимание на невербальные элементы: дыхание, позу, паузы. Супрасегментные элементы: интонационный контур, выделение одних и проглатывание других слов, запинание также используются как основа для интерпретаций. Однако наиболее надежный и более формализуемый уровень лингвистический используется, как правило, в очень небольшой степени. Возможно, это происходит из-за того, что носитель языка, будь это клиент или терапевт, осознает лингвистические средства, которыми пользуется, в ничтожно малой степени. Замечательному востоковеду Гранде приписывается сравнение: «Рыба плавает в воде, но ничего не знает про Н2О. Носитель языка так же мало знает про язык, на котором он говорит, как рыба про воду». Использование всего спектра лингвистических возможностей родного языка в потоке речи не является бессознательным. Это «неосознаваемое» по Бернштейну действие, автоматизированное благодаря многократному повторению до той степени, что почти не нуждается в контроле сознания. Но разрушение автоматизма с помощью «замедления» наталкивается на сильное внутреннее сопротивление носителя языка. С этим хорошо знакомы лингвисты, особенно те из них, кто занимается семантикой. Этот факт не отражается в работах по семантике, так как не связан с их тематикой, но регулярно сообщается в ходе частных бесед: «Чуствуешь раздражение, тяжесть и растерянность. Как говорить о том, что и так интуитивно понимаешь?» Вероятно, похожие чувства испытывают и психологи, когда им приходится работать с лингвистическими инструментами. Возможно, поэтому арсенал лингвистических подходов в психологии достаточно беден, архаичен и не систематизирован.