Сказала и скривилась: «Господи, я зануда. Будто я говорю не о счастье, а о статистике количества опасных насекомых в Азии».
Я не помню, сколько часов мы рассказывали друг другу о своей жизни, глядя в небо на жирную жёлтую луну.
О мужчинах, по которым плакали.
О подругах, которых теряли.
О фильмах, названий которых не помним, но помним, какие сильные эмоции они вызывали.
Она попала в моё поле, в нём я с людьми переплетаюсь невидимыми ниточками особых ощущений. Эти ниточки узнаваемы моим сердцем, они близки по структуре, по цвету, по настроению.
*****
А ещё саксофонист.
То была пятидневная школа обучения для тренеров, где общение с ребятами с утра до вечера создавало атмосферу «семья напрокат».
Руслан излучал убойную жизнерадостность и какую-то непоколебимую уверенность. К таким всегда тянутся люди за порцией оптимизма и стабильности. Именно такой типаж героя в каком-нибудь боевике или фильме-катастрофе спасает всех вокруг и всегда знает, что делать.
Как-то мы с ним пили кофе, и он сказал:
Моей жене нужен психолог.
Воздух вдруг потяжелел, а синие глаза Руслана стали такими печальными, что в тот момент я его не узнала.
Ей нужна помощь. У меня рак. И она не может с этим справиться.
Внутри всё сжалось, а сердце на мгновение притихло. Захотелось замолчать.
Вокруг продолжали смеяться и переговариваться люди, но теперь это казалось нелепым..
На столике стояла вазочка с круглыми разноцветными камешками. На одном из них мой взгляд задержался камень был черным.
Он затерялся в красках других камней, так же, как и горе Руслана спряталось под маской его жизнерадостности.
Руслан тоже смотрел на этот камень, пряча свой подбородок в голубой шарф.
Жутким было то, что он говорил не о своей боли. Он абсолютно не переживал за свою жизнь, но его душа разрывалась на куски от страданий жены.
Что это? Пустилась я в психоаналитические размышления.
Психологическая защита в виде отрицания? Или запрет на переживание своих эмоций?
Я внимательно посмотрела ему в лицо. И увидела сильного человека, который справился с наличием монстра, пожирающего его организм. Он стоически пережил бы любой исход ситуации, если бы не страдания близких.
В конце обучения был мини-выпускной. Руслан достал саксофон, который привез с собой, и заиграл. А я разрыдалась.
Ребята наслаждались музыкой. А я плакала так, что не могла остановиться.
Я чувствовала в своих слезах всю горечь несчастья, и неозвученное отчаяние Руслана, и страх его жены.
А ещё захотелось скорее прибежать домой, перецеловать тёплые макушки своих родных, обнять всех и замереть, забетонировать это мгновение.
******
Воображаемое и реальное.
С Алей мы могли болтать сутками напролёт. Тот, кто услышал бы эти разговоры, сдал бы нас в психушку.
И скорее всего, мы бы этого даже не заметили, а продолжали бы увлечённо дискутировать на темы метафизики, многослойной реальности и снов во снах.
Особенно философский поток любил нас догонять на природе. Идём мы как-то по лесу и выбираем полянку. С собой плед, бутерброды и бутылочка вина. При этом обсуждаем, как отличить объективную реальность от воображаемой.
Откуда ты знаешь, что я существую? Может, ты сейчас идешь пить вино со своим воображением? спрашивает Аля.
Стало как-то не по себе. Большие наивные глаза смотрят на меня абсолютно серьёзно. За ее ухом торчит огрызок от карандаша (в мире смартфонов она до сих пор любит всё записывать в блокнот).
Аля писательница, и она всегда должна быть наготове, если вдруг муза будет пролетать и стрелять в нее сюжетами.
Худые коленки сиротливо выглядывают сквозь рваные джинсы. В руках клетчатый плед и картонные стаканчики.
Несмотря на сказочную атмосферу леса, Аля выглядит абсолютно реальной.
Да ну тебя, напугала, говорю я.
Продолжая шумно обсуждать реальное с нереальным, мы располагаемся на милой полянке. Открываем вино, достаем бутерброды.
Я поднимаю свой картонный бокал, чтобы сказать что-то многозначительное, и вдруг
Аля, а ты в курсе, что мы сидим в центре собачьего кладбища?
С ней мы всегда вляпывались в какие-то истории, которые потом разбирали и находили в них что-то символическое и очень знаковое.