Причем тех простых людей при таких делах вполне еще запросто можно будет и впрямь уж заставить более чем ответственно так разом поверить даже и в то, что солнце неизменно восходит на западе, ну а заходит оно, как и понятно вовсе не иначе, а только лишь на востоке.
И все это, собственно, говоря, именно исходя из того, что святая простота доверчивости ко всем тем, кто безбожно так и несет всевозможнейшую чудовищную ахинею, при всем том разом становится самой неотъемлемой аксиомой всеобъемлющего, можно даже сказать чисто каждодневного восприятия всей-то нас сколь неописуемо же зловредно нынче обступающей, осатанело революционной действительности.
Народ, он всегда бежит никак вовсе не за правдой, а за краюхой хлеба, которую ему можно, в принципе, до чего еще мастерски более чем торжественно и клятвенно всячески наобещать в том самом весьма этак блекло освященном светом истины, сладком, словно тот еще дивный сон, наилучшем грядущем.
Ну, а восторженно и угловато мыслящая интеллигенция может и впрямь довольно-таки искренне радоваться всему тому и вправду наконец-таки ныне вернувшемуся относительному же внешнему порядку.
Ну, а кроме того, теми до чего славными и спешными темпами действительно ныне строится то самое социалистическое общество, о котором им столь ведь долго в розовых снах до чего всегдашне так некогда до чего еще только ранее сладко мечталось.
Лапша с ушей она уж разве что в мирное и спокойное время этак-то довольно вот быстро вниз оседает, а во время бурное и совершенно неспокойное она с них слазит медленно и крайне болезненно.
Народ и интеллигенция, варясь в одном котле колоссального социального потрясения разом встряхнувшего буквально все те или иные доселе незыблемо существовавшие основы, полностью так совсем одинаково же безрадостно выживают и видят кошмарные сны.
А сны те целиком при этом состоят из тех еще попросту чудовищных новоявленных революционных явей.
И уж представляло нечто подобное из себя вполне естественное следствие того-то самого бешеного энтузиазма вырвавшегося наружу в связи с тем, что была враз еще всеми обретена совершенно так дармовая свобода.
Ну, а ею вполне всласть смогли тогда воспользоваться разве что лишь, те, кто всею своею черной душой так и жаждал безвластия и полной безнаказанности за те самые немыслимо ужасные проявления до чего еще самого так чудовищного своего своеволия.
Причем довольно малое наличие грамотных людей из своих, то есть именно тех, кому и вправду доверять во всем действительно было бы можно, и привело к тому, что большевистская агитация взяла уж полностью вверх над всяким иным здравым смыслом.
Ну, а те «великограмотные правители», видать, сколь, несомненно, до чего весьма же ответственно всегда этак осознавали, чего это именно, и когда они более чем последовательно совершали, раз столь властно, они всеми теми беспрекословными (к их самому незамедлительному исполнению) распоряжениями до чего бесцеремонно и беспрестанно так и разбрасывались.
В принципе, природа этого явления, безусловно, была заключена также и в самом том до чего еще беспрецедентно насильственном отмирании всей той прежней, нынче уж напрочь отринутой веры, как и самой явной необходимости поиска, ей вполне достойной замены, куда только значительно поболее во всем соответствующей духу данной новой эпохи.
Причем зародилось все это вовсе никак не в России, а в той самой крайне уж агностически настроенной Западной Европе, ну а оттуда затем с попутным ветром все это, в конце концов, донеслось и до весьма далекого российского берега.
Великие русские классики 19-го столетия явно же захотели до чего только посильно приблизить интеллигенцию к своему народу, а потому и приложили они все старания, дабы через созданную ими перемычку в средневековое российское общество и впрямь полилось широчайшей рекой самое суровое безверие буквально ни во что, хоть сколько-то ранее истинно святое.
Европа им довольно быстро переболела, ну а Россия посредством всего этого недуга и заразилась же самой ужаснейшей «общественной чахоткой».
Причем более чем наглядной тому первопричиной и послужило как раз то, что европейская цивилизация с самого еще начала своего существования сколь искусственно стушевывала и упраздняла многие прежние (дикие) представления обо всем этом мире, бессердечно обезличивая отдельного человека, ставя во главу угла, прежде всего его, чрезмерно возвышенные жизненные приоритеты и идеалы.