Билетик предъявите, ухмыляясь, произнёс Петрович.
В этот момент поезд начал притормаживать, и мужчина устремился к открывающимся дверям.
Врёшь, не уйдёшь, Петрович схватился цепкими руками за модную куртку, но мужчина со всей силы оттолкнул контролёра и выскочил из вагона.
Патрулирующие станцию милиционеры не торопясь шли по платформе, издалека наблюдая забавную картину. На перроне два мужика что есть мочи мутузили друг друга. В сумерках стражи порядка не сразу разглядели лица дерущихся, пока один из них не узнал контролёра.
Так это же Петрович! Бежим, милиционеры рванули в ту сторону, где шла потасовка.
В этот момент мужчине, наконец, удалось вырваться из цепких рук контролёра и, спрыгнув с платформы, он побежал в направлении лесополосы. Тяжёлый рюкзак мешал двигаться и, чувствуя, что теряет силы, он скинул его на землю. Молодые и крепкие милиционеры могли без труда догнать беглеца, но громоздкая зимняя форменная одежда не позволяла набрать необходимую скорость, и мужчина легко ушёл от погони, скрывшись в лесополосе.
Какое-то время милиционеры ещё пытались догнать безбилетника, но осознав, что упустили беглеца, вернулись на то место, где лежал брошенный рюкзак. Узел был затянут с такой силой, что, попытавшись развязать его вручную, милиционеры быстро поняли без подручных средств им не справиться.
Вот, держите, протянул складной перочинный нож подоспевший Петрович.
Острое лезвие ножа без труда перерезало верёвку, и в тусклом свете одиночного фонаря милиционеры увидели, как из рюкзака вывалилась детская рука.
Помощником следователя Елена Рязанцева стала совсем недавно. Впервые появившись в кабинете Махоркина, она улыбнулась и протянула ему руку.
Салю, шеф!
На мгновение следователь растерялся, такая непосредственность была для него неожиданной. За несколько лет работы в отделе он привык совсем к другому обращению. Можно было, конечно, сразу поставить девушку на место, но почему-то Александр Васильевич не стал этого делать. «Ладно, успею ещё», как будто оправдываясь перед кем-то, подумал Махоркин.
Последующие три месяца службы ничего не изменили в поведении помощницы, приучить молодую сотрудницу к соблюдению субординации так и не удалось. Со своей стороны Махоркин вёл себя сдержано и корректно, не позволяя ничего такого, что могло создать у девушки впечатление дружеского расположения, позволяющего подобную лёгкость в общении. Иногда он даже держал себя с ней чрезмерно сухо, но Лена как будто не замечала этого. В конце концов Махоркин сдался и махнул рукой.
Лена была неисправимая оптимистка. Она умела радоваться жизни и заражала этой радостью всех вокруг. У неё сразу завязались приятельские отношения почти со всеми коллегами, и Махоркину ничего не оставалось, как признать, что своим появлением помощница разбавила серые будни следственного комитета яркими красками эмоций.
У Лены была страсть она любила всё французское. Когда и почему это началось, сама девушка ни вспомнить, ни объяснить не могла. В её наушниках всегда звучали французские песни, а в свободное от работы время она смотрела исключительно французские фильмы. А ещё у Лены была смешная привычка вставлять в свою речь разные французские слова и выражения. Вот и на этот раз она влетела в кабинет шефа со словами:
Бонжур. Камон сава?
Махоркин поморщился. Школьный курс французского языка и тот его ограниченный словарный запас, которым владела Рязанцева, позволяли ему без труда понимать помощницу, но странная привычка вызывала скорее усмешку, чем раздражение.
Дело у нас с вами одно, Елена Аркадьевна. И дело, кажется, непростое. Потому рекомендую отнестись к нему серьёзно, как бы отвечая на её вопрос, сухо произнёс Махоркин.
Уи, протянула в ответ Лена, пропуская намёк начальника мимо ушей. Странное какое-то это дело.
Мастерская художника Сафронова, которая находилась на третьем этаже дома была местом священным. Входить туда кому-либо запрещалось, и не только, когда мастер работал. Однажды молодая невестка решила заглянуть в «святая святых», но, застигнутая на «месте преступления», выслушала такую обвинительную речь со стороны свекрови, что интерес к творчеству художника у неё пропал навсегда.
От Веры Павловны Лизе всегда доставалось больше всех. Свекровь изводила её вечными придирками, при каждом удобном случае намекая, что Лиза тут никто и должна быть по гроб жизни благодарна, что её приютили в этом доме.