Можно так же предполагать, в свою очередь, что бродники появились после того, как Великий князь Андрей Боголюбский переведя столицу государства во Владимир в 1169 году, разграбил Киев, превратив киевское княжество из столицы государства в удельное княжество. Затем в 1240 году Киев был взят и разрушен монголами. Таким образом, в качестве бродников, христиан русского происхождения, бродивших по придонским степям, могли быть жители Галицкого, Киевского или Тмутараканского княжеств. Историк Аександра Ишимова, дает свой вариант направление исследования появления уже не бродников, а казаков указывая на касогов, побежденных тмутараканским князем Мстиславом.
Воинственным народом все указанные выше «бродники» быть не могли, по той простой причине, что любое организованное сообщество именуемое «народ» имеет свою «государственность» и границы своего обитания. В том же случае если бродниками назывались отдельные наемные (варяжские) дружины или шайки разбойников, не имевших ни какой государственности, бродивших в поисках наживы во все времена, то на них не стоит заострять внимание так как, после прихода монголов любые воинские формирования не входящие в состав Золотой Орды были бы уничтожены.
Русский философ Владимир Сергеевич Соловьев [9] определяет государственность как союз племен в особенности таких, которые достигли известной степени образованности и занимают определенную территорию. У них есть уже переход к государству, зародыш нации, которая произошла из войн и договоров. Но это не мешает тому, что цель или смысл образования государства состоит в том, чтобы установить в широком кругу народных или международных отношений такую, же солидарность или мирное сожитие людей, какое существует издавна в пределах рода.
В упомянутой же выше Литовской летописи о населении, живущем под начальством атаманов, которых Ольгерд нашел на Подоле в XIV веке, могли указываться бежавшие из Новгорода люди, составляющие Шемякино воинство и последующие их единомышленники. Этими людьми могли быть и выдавленные Московскими князьями Новгородские ушкуйники, сами по себе люди не хилые занимавшиеся разбоем и грабежом. Эти люди и могли создавать отдельные поселения, собирать «круг», подобие вече и избирать себе атаманов, потому что это был привычный образ жизни Новгородцев.
С самого начала для Новгорода было характерно призвание князя на престол. Кроме «призвания варягов», в 970 г. новгородцы прислали к Святославу «просяша князя себе». С 1136 года, когда новгородцы изгнали князя Всеволода Мстиславича (с этого времени в Новгороде установлена боярская республика), князя стали приглашать на условиях «ряда». «Ряд» запрещал подвергать новгородских «мужей» репрессиям без вины, вмешиваться во внутренние дела городского управления, сменять должностных лиц, приобретать собственность в Новгородских «волостях» и даже селиться в самом городе.
Присутствие князя в Новгороде обуславливалось тем, что князь являлся военачальником, а княжеская дружина поддерживала порядок в городе. Князь был представителем правящего домена, адресатом той дани, которая поступала Новгороду, и символизировал связь Новгорода и остальной Руси. Высшим органом законодательной и судебной власти в Новгороде считается вече. Первое упоминание о созыве новгородского веча относится к 1016 г.
На вече принимались все законы, а также заключались договоры, как с другими русскими землями, так и с иностранными государствами, обсуждались вопросы войны и мира, кандидатуры князей и посадников, а также тысяцких, архиепископов и архимандритов; в распоряжении веча находились финансы и земельный фонд. Собиралось вече на Ярославовом дворище и в Детинце у Софийского собора. Кроме общегородского, были кончанские веча (5 по количеству концов) и уличанские веча.
Многие исторические справки о Новгородском вече вызывают сомнение, как противоречащие логике житейского бытия. В это время историки, как правило, разделяют распространенные заблуждения, когда верят прямым свидетельствам описаниям очевидцев, монетам, развалинам. И не доверяют косвенным свидетельствам [10]. А. М. Хокарт утверждает, что существует распространенное, но естественное заблуждение, что прямые свидетельства гораздо важнее косвенных и что только их следует считать удовлетворительными. Опытный судья указал бы на то, что прямые свидетельства могут оказаться слабее косвенных свидетельств, когда свидетель может солгать или быть пристрастным, память его может подвести, а воображение сыграть злую шутку.