Куда бы он ни жаловался, кого бы ни просил о повышении, ответ был один и тот же: "Нет бюджета".
- Не понимаю, - воскликнул как-то бедняга, - почему в Сербии уже пятнадцать лет все нет и нет бюджета!
Однажды он не удержался, ударил себя в грудь и закричал на писаря:
- Нет бюджета, нет бюджета! А у нас была кровь, когда ее нужно было проливать? Когда нас родина позвала на смерть, мы не сказали: "Извини, родина-мать, у нас нет крови!"
Позднее писарь установил, что Трифун во время войны служил интендантом. Когда эта тайна стала известна, Трифун перестал бить себя в грудь и уже не говорил о своих военных заслугах.
В конце концов Трифун пришел к выводу, что в Сербии никогда не будет бюджета, а значит, ему никогда не получить повышения. И он решил жениться, хотя и не рассчитывал получить вместе с женой какие-то деньги или что-нибудь подобное. Но жена ведь и поштопает, и поесть приготовит, да и поухаживает за ним, если он, не дай бог, захворает.
Это и привело Трифуна к Маце Майорше, а Мацу Майоршу к капитану, где вчера именно из-за Трифуна ей и досталось.
Разумеется, слух о ссоре между капитаном и Мацей Майоршей дошел до ушей Трифуна и поразил его в самое сердце. Рано утром он уже стучался в дверь к Маце.
- Добрый день, барышня.
Трифун, разумеется, не просто из вежливости называл Мацу барышней. Ей было шестьдесят лет, и хотя весь город звал ее теткой Мацей, она в действительности до сего времени была девушкой. Когда пришло время выходить замуж, она поклялась: "Или выйду за майора, или за сыру землю!" А так как в то время, то есть сорок лет назад, в Сербии было очень мало майоров и очень много девушек, то Маца так и осталась девушкой, и у нас прозвали ее Майоршей. Конечно, в глаза ее так никто не называл, и, обращаясь к ней, говорили "тетушка Маца".
- Добрый день, барышня, - поздоровался Трифун, входя в дом, чтобы узнать свою судьбу.
Что могла она сказать ему? Не скажешь же прямо, что ее выругали при одном упоминании его имени. И она принялась всячески изворачиваться.
- Знаете, господин Трифун, они не сказали ничего плохого, наоборот, отозвались о вас очень похвально. Даже сам капитан сказал: "Господин Трифун - это Трифун, знаю я его, хороший человек!".
- Но почему же они не согласились и почему вы поссорились, как говорят в городе?
- Не согласились, знаете ли, потому, что это любимая свояченица, им жаль с нею расставаться. Господин Арса, человек с необыкновенно мягким сердцем, заплакал при мне и сказал: "Было у меня четыре души, и растерял я их по белу свету, осталась мне только самая младшая. Куда мне торопиться".
- Я знаю, - говорит Трифун, - но самой младшей уже двадцать четыре года.
- Э, поэтому-то я и осерчала, говорю им: не держите девицу, отпустите ее. Уж больно случай хороший. Но куда там, разве уговоришь!
- Что же теперь будем делать, барышня?
- Как что делать? Разве мало на свете девушек? Я найду вам такую, что только пальчики оближешь.
- Найдите, пожалуйста! - взмолился Трифун.
Маца подумала, подумала и хлопнула в ладоши.
- Есть такая, - кинулась она к шкафу за старым альбомом и принялась переворачивать страницы, пока не остановилась на одной фотографии. Посмотрите, нравится вам эта девушка?
Трифун посмотрел на фотографию, и его рот растянулся в блаженной улыбке голодного человека, увидевшего на витрине хорошо зажаренную голову поросенка.
- Очень нравится, - ответил он, с трудом отрывая глаза от фотографии.
- Ну вот, видите. Двоюродная сестра этой девушки до сих пор не замужем.
- А она похожа на эту?
- Нет, не очень, но кровь-то одна,
- А она здесь?
- Нет. Она в Чуприи. У вас есть ваша фотография?
- Нет, нету.
- Как же так? - воскликнула Маца. - Хотите жениться, а фотографии нет.