Чего, говорит, вы такие взъерошенные, или случилось чего?
Слуги растерялись :
Нет-с, ничего-с, отвечают, Только ждут-с вас. Ищут-с. С. Многие-с. Все-с. Практически-с. С.
Да кто там ждет-то. А если и ждет, то подождет. Чай, не Папа Римский, а даже если и Папа. Я тут окушков тягаю, видите. Клюет. Так и передайте. Или вообще ничего не передавайте. Всё. Свободны.
И точно, братцы, свобода всё-таки лучше, чем несвобода. Хозяину оно виднее. Даже если он спит или в лес по-грибы по-ягоды пошел. Хотя зачем вам свобода. Вот лес, вот ягоды. Грибы опять же. А вот хозяин. Хорошо!
ЭПИЗОД ТРЕТИЙ
Из жизни писателей. Лев Толстой и женщины
Эссе: Несколько слов о мировом литературном процессе
Лев Николаевич Толстой любил баб. Я специально употребила здесь это просторечное слово, чтобы подчеркнуть определенный аспект этой любви. Эта любовь причиняла Толстому много беспокойства и приводила его к нравственным исканиям. Нравственные искания же воплощались в рукописях, чтобы поражать затем читателей глубиной психологизма в печатном виде. Таким образом, вдумчивый исследователь творчества писателя не может не отметить важную роль в формировании всем известных классических текстов таких волнующих любого здорового мужчину выдающихся форм женского тела, как наши бедра, грудь (титьки) и еще кое-что, что все знают, но соблюдая приличия, молчат. Я тоже промолчу.
Женское тело чрезвычайно волновало писателя, отвлекая его от планомерной литературной работы с одной стороны, но с другой стороны эти волнения, и я бы сказала, терзания мужской плоти, производили в классике глубокую внутреннюю работу, которую он так гениально отображал в жизни, поступках, в движениях души своих героев. Да, бывало, конечно, и трудновато. Бывало и невмоготу.
Я часто представляла себе картину в Ясной Поляне, как Лев задирает подол широкобедрой костистой бабе где-нибудь на заднем дворе, в каретнике, и оба, громко сопя, приносят жертву на алтарь богини Венеры. Эта картина, признаться, волнует и возбуждает меня, особенно если я вспоминаю о том, что деревенские бабы не носили женского белья и трусиков. Я думаю, вы, мои читательницы, способны оценить и понять весь спектр этих моих переживаний: от смутных эротических до подводящих к предоргастическому состоянию ярких и предметных порнографических.
Надо сказать, что Толстой не был крепостником, и я категорически не согласна с теми исследователями, которые предполагают, что крепостных девок водили к нему в графские покои. Некоторые идут дальше, и в предположении этого делают вывод о том, что, например, гениальные «После танцев» имеют такой глубокий надрыв как результат, как реакция комплекса вины на эти приводы юных селянок. Нет! Я категорически не согласна с этим! Где доказательства!? А где же тогда была Софья Андреевна? При всей необузданности и широте мужской натуры Льва условности дворянской среды соблюдались им в полной мере.
В подтверждение моей позиции о гуманистическом отношении Л. Толстого к крепостным (а затем и просто к деревенским) бабам напомню известный, но не афишируемый факт: когда одна из таких баб родила от него чудесного мальчика, то Толстой позаботился о нем, определил его на двор и сделал затем кучером семейства Толстых. Это благородно!
А терзания, конечно, как я говорила уже, были. Опосредованно они отражались в духовных исканиях его героев, а непосредственно в интимных дневниках и в некоторых воспоминаниях близких к Льву Николаевичу людей.
Известны, хотя и отрывочные, но характерные воспоминания А.С.Пушкина, гостившего в Ясной Поляне летом 1857 года:
«Сидели со Львом до глубокой ночи. Разговаривали о бабах. Лев спрашивал меня, употребляю ли я крепостных женщин. Я отмолчался и ушел от ответа. Лев честно мне признался, что употребляет. Сокрушался. Рассказывал про солдатку. А я смолчал. Хоть и сам грешен, сукин сын»
Жан Поль Сартр также вспоминал в конце жизни:
«Как-то заходил к нам на вечер русский, граф Лео Толстой, большой широкий мужчина с умными пронзительными глазами и широкой белой крестьянской бородой. Читал свою вещь Царь Навуходоноср и грех. Поразительно глубокая философская вещь, хотя и очень глупая. По поводу второго пола сказал, что никогда не откажется от мужской доминации и что его всю жизнь мучают порнографические переживания. Сказал также, что жена его, видимо, начитавшись нашего Второго пола, стала совсем стерва и сживает его со свету. Забавно.»