Идет, идет!.. Сам владыка Макарий идет! закричали громко в окружении Шуйских.
Вонзая в пол острие митрополичьего посоха, с гордо поднятой головой и живыми блестящими глазами вошел владыка Макарий. Увидев на полу распростертое тело Федора Воронцова в окружении многих бояр и детей боярских ярых сторонников партии Шуйских, митрополит вскинул вверх сильную сухую руку и пригрозил мучителям Федора, как бы обращаясь за заступничеством к Господу.
Поскольку митрополит не произнес ни слова, а глаза его были полны тихого сострадания к жертве, то его грозящего пальца над их головами мучители испугались моментально разбежались в стороны. Этого было достаточно, чтобы подняться с колен Федору и кинуться навстречу митрополиту. Лицо его в ссадинах и подтеках было черно-синим от побоев. Уцепившись ледяными руками за руку владыки и целуя ее пепельными губами, избитый Федор лепетал:
Спаси, спаси меня от смерти, владыка
Андрей Шуйский презрительно бросил:
Сейчас жалкий вид имеет Зато каким гордецом ходил промеж нас, дружок государев Видали мы таких фаворитов
Макарий метнул в Шуйского гневные расширенные зрачки и, чеканя каждое слово, выдал князю:
А если бы тебя так, как его Тоже, небось, жалкий вид имел бы
Шуйский усмехнулся:
Нашел, кого жалеть, владыка Не боишься заступником выступать фаворита низкого?
Он не фаворит Макарий, овладевший собой и похожий на икону древнерусского письма, говорил спокойно и без всякого трепета и страха. Он друг государя-Ивана Я выполняю просьбу государя защитить его друга от посягательств на его жизнь
Бояре прогневались на государева друга Знать есть за что крикнул срывающимся голосом клеврет Шуйских, Фома Головин. Ты бы, святой отец, был бы помягче с боярами Шуйскими Как бы не осерчали они на тебя
Макарий опустил указующий и грозящий перст и сделал шаг навстречу Андрею Шуйскому. Кивнув на озлобленного Головина, приблизившегося к нему, спросил спокойно Шуйского:
Так кто же серчает на меня ты, князь Андрей или этот?.. За что серчать, когда пастырь за жизнь человеческую вступился?..
А зря ты, владыка, вступился
Шуйский не успел ответить, в дверях своей палаты он увидел государя Ивана и остановился в замешательстве Все обернулись разом на вошедшего Ивана и Федор, и Макарий, и Фома
В народе уже кричат, будто боярина Федора убивают тихо промолвил, бледный, как полотно Иван-отрок.
Еще не убили зло хмыкнул Андрей Шуйский. А надо бы За дело бы вышло Народ все понял бы
Посули блага и милости народу, так того и гляди он ворвался бы во дворец нам на подмогу вякнул Фома Головин. Бить государевого друга Федора Не любит народ горделивых
Не клевещи на народ, Фома возвысил на Головина голос владыка Макарий. И ты не гневи Бога, князь Андрей.
Не время сводить счеты, тихо молвил Иван. А друга своего Федора в обиду не дам
Иван подошел к митрополиту и встал вместе с ним стеной на пути бояр к Федору Воронцову, оказавшемуся за их спинами.
Вот как ухмыльнулся Андрей Шуйский, угрожающе засопел и подмигнул своим клевретам.
Самый шустрый из клевретов Шуйских, Фома Головин схватил своей огромной рукой за ворот мантии Макария и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока в ней чего-то не треснуло. Иван закрыл глаза, чувствуя, что от бессилия что-либо предпринять теряет сознание. Если бы не Федор, подставивший ему плечо, отрок упал бы на пол. Но Иван удержался и открыл глаза, полные бессильных беззвучных слез. Озверевший Фома Головин под одобрительные взгляды Шуйский дошел до того, что, наступив на мантию митрополита, сдернул ее, треснувшую во многих местах, и изодрал ее
Макарий стоял, как голый, в подряснике, сжав до хруста пальцы в кулаках. Он не проронил ни слова. Иван беззвучно плакал. Макарий положил свою ладонь на голову отрока, погладил ее и сказал:
Не надо, Иван Не плачь Ты спас друга это главное
На следующий день Федора Воронцова Шуйские сослали в Кострому
4. Страх государя Грозного
Проведя бессонную ночь в злых слезах и терзаниях уязвленной души еще бы, на его глазах унизили не только близкого друга, но и дорогого наставника-владыку Иван провалился в сон, как в черную бездонную яму лишь под утро
Проснувшись от какого-то внутреннего толчка, как всегда бывает после сильнейшего потрясения и огорчения с высохшими слезами на щеках, с пересохшим горлом и горячечным румянцем он с каким-то дотоле неведомым чувством отчаяния выдохнул: