Тогда она оторвала от стены несколько маленьких кусочков штукатурки и бросила их в окно Доминика. Он не услышал; может быть, он спал. Она отковырнула от стены еще кусочек, ободрала пальцы. Силы ее были на исходе, она чувствовала, что сейчас сорвется, когда наконец Доминик осторожно отворил окно.
- Это я, - прошептала она. - Скорей, поддержи меня, я падаю!
Она впервые сказала ему "ты". Высунувшись из окна, он схватил ее и внес в комнату. Здесь она разразилась слезами, стараясь, однако, подавить рыданья, чтобы ее не услыхали. Потом, сделав над собой отчаянное усилие, успокоилась.
- Вас стерегут? - спросила она шепотом.
Доминик, который еще не мог прийти в себя от изумления, охватившего его при виде Франсуазы, только показал на дверь. За стеной раздавался храп; как видно, часовой, не в силах бороться со сном, улегся на полу под дверью, думая, что таким образом пленнику не уйти.
- Надо бежать, - взволнованно продолжала она. - Я пришла, чтобы уговорить вас бежать и проститься с вами.
Но он, казалось, не слышал ее. Он твердил:
- Как, это вы! Это вы... И напугали же вы меня! Ведь вы могли разбиться насмерть. - Он взял ее руки, поцеловал их. - Как я люблю вас, Франсуаза!.. Вы не только добрая, вы еще и храбрая. Я боялся одного - умереть, не повидавшись с вами. Но вы тут, и теперь пусть они расстреливают меня. Если я побуду с вами хоть четверть часа, я готов потом встретить смерть.
Он осторожно привлек ее к себе, и она прижалась головой к его плечу. Опасность сблизила их. В этом объятии они забыли все.
- Ах, Франсуаза, - с нежностью сказал Доминик, - ведь сегодня день святого Людовика, долгожданный день нашей свадьбы! Ничто не смогло разлучить нас, раз мы все-таки здесь, наедине друг с другом, раз мы явились на назначенное свиданье... Правда? Ведь сейчас утро перед нашей свадьбой.
- Да, да, - повторила она, - утро перед свадьбой.
Дрожа, они поцеловались. Но внезапно она оторвалась от него. Страшная действительность встала перед ее глазами.
- Надо бежать, бежать, - пролепетала она. - Нельзя терять ни минуты.
Он протягивал в темноте руки, чтобы снова обнять ее, но она сказала, опять обращаясь к нему на "ты":
- О, прошу тебя, выслушай меня... Если ты умрешь, я тоже умру. Через час станет светло. Я хочу, чтобы ты ушел сию же минуту.
И она торопливо рассказала ему то, что задумала. Железная лесенка доходит до колеса. Ухватившись за лопасти, он сможет сесть в лодку, которая спрятана в углублении. А потом ему легко будет добраться до того берега и скрыться.
- Но ведь там, наверное, часовые? - спросил он.
- Только один, напротив, под первой ивой.
- А если он заметит меня? Если вздумает крикнуть?
Франсуаза вздрогнула. И вложила ему в руку нож, который принесла с собой. Наступило молчание.
- А ваш отец, а вы? - продолжал Доминик. - Нет, нет, я не могу бежать... Когда меня здесь не будет, эти солдаты могут растерзать вас... Вы их не знаете. Они обещали помиловать меня, если я соглашусь провести их через Совальский лес. Когда они увидят, что меня нет, они будут способны на все.
Девушка не стала терять времени на споры. На все его доводы она ответила только одно:
- Ради любви ко мне бегите... Если вы меня любите, Доминик, не задерживайтесь здесь больше ни одной минуты.
Она дала слово, что сейчас же вернется к себе, так что никто не узнает, что это она помогла ему бежать. Наконец, чтобы лучше убедить юношу, она обняла и поцеловала его в каком-то лихорадочном порыве страсти. Он сдался. И только спросил:
- Можете вы поклясться, что отец знает о вашем поступке и тоже советует мне бежать?
- Это отец и послал меня к вам, - не задумываясь, ответила Франсуаза.
Она лгала.