Знахарь Терентий Аникеев из Роснянской волости Чаусского уезда Могилёвской губернии исцелял больных, шепча заговор-молитву на воде, «что на юг идёт»: «Двананцать ангаловъ, двананцать апосталовъ, мацерь Божiя Почаевьская, раба божаго на помочь становися. Казаньская Божая мацерь рабу божаму помоги дай, сохрани Божа помилуй маць Прячыстая, самъ Сусъ Христосъ раба бажаго сохрани и помилуй отъ ветровъ, отъ чародзейниковъ, отъ душагубниковъ, отъ уразьскiя силы. Сохрани Божа, маць Прячыстая, самъ Сусъ Христосъ раба божаго, сохрани и помилуй отъ чорнаго вока, отъ чорнаго волосу, громкаго голосу, отъ сухоты грудзей, живота, сэрца, отъ ломоты, отъ тошноты, отъ бядноты, отъ уразьскiя силы». (42. С. 8)
Заговоры тщательно оберегались и долгое время передавались только преемникам. Этнограф и собиратель фольклора А. Е Богданович вспоминал: «Когда мы обращались даже к знакомым знахарям и чаровникам с просьбой сообщить нам известные им заговоры, то почти всегда получали отказ и уверение, что они, кроме того как перекреститься, ничего не знают В силу этой интимности, в силу того, что заговоры обыкновенно сохраняются в одном каком-нибудь роде, а не пускаются в оборот в них должны наиболее чисто сохраниться воззрения языческой старины». (4. С. 43) Свою неудачную попытку получить текст заговоров от местного шептуна описал белорусский этнограф И. А. Сербов, изучавший быт и обрядность полешуков Слуцкого уезда в начале XX века. «В Терабуте живёт одиноко в старой курной хате известный шептун 80-летний Змитер Новик. С целью послушать и, если возможно, записать его заклинания и заговоры, я привёз его к себе на квартиру в Ляуки. Всё время дед Новик держал себя свободно, много пил, закусывал, балагурил, пел, играл на скрипке и рассказывал, что он тоже «не яки-небудь музыка, а ужо атыгроу шмат у паутары сотни вясельлеу (свадеб) « Но чуть речь пошла о заговорах, Новик сразу отрезвел. Накинув свою ветхую «рыззину» и нахлобучив магерку (шапку-колпак, сваленную из круглого суконного куска шерсти) на седую косматую голову, он укоризненно глянул на меня исподлобья и ушёл, проговорив: «Не трэба мне твае ни рубель, ни пять рублёу, пайду дамоу рашэтину диркавать!» (46. С. 47)
Если же этнографу или собирателю фольклора удавалось расположить к себе сильного знахаря, тот передавал ему подлинные заговорные тексты без искажений и с «кодовым» словом исключительно как своему преемнику. Но чаще всего фольклористы-собиратели, среди которых были волостные писари, народные учителя, студенты, гимназисты, семинаристы, записывали заговоры, намеренно искажённые и без «слова-кода», запускающего и обеспечивающего результат всего лечения. В итоге заговор превращался в простое фольклорное произведение, не имеющее целительной силы. Такие заговоры передавались за символическую плату с проведением различных охранительных обрядов.
Белорусский учёный-этнограф Павел Васильевич Шейн в 1867 году написал и опубликовал в Витебске одну из первых в Российской Империи специальных фольклорных программ, «Программу для сбора памятников народного творчества», разослав её в губернские управления по всей Беларуси. Начальство губерний Северо-Западного края, как тогда называлась Беларусь, проявило большую заинтересованность, и вскоре у Шейна появилась большая сеть корреспондентов. Среди них Софья Николаевна Рачинская, дочь помещика из Бельского уезда Смоленской губернии. Один из наиболее сильных знахарей края Фёдор Якулёнок сам выбрал Софью Николаевну себе в преемницы, и записанные ею заговорные тексты вошли во II том сборника П. В. Шейна «Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного края». Однако и Рачинской не всегда везло. Известный местный шептун Матвей Егоров на просьбу передать ей, как ученице, несколько заговоров, ответил: «Зачем это я с себя корону сниму да на тебя одену?» (59. Т. II. C. 520)
По поводу многих других своих корреспондентов Павел Васильевич писал: «Само собою является вопрос о благонадёжности, в научном отношении, достоверности этнографических материалов, собираемых путём официальным, но чтобы себе его подробно рассмотреть и удовлетворительно себе уяснить, потребовалось бы большое количество верных данных, которых, к сожалению, не имеем пока в своём распоряжении». (Там же. С. 4)
Самая большая коллекция белорусских заговоров появилась в результате огромной собирательской и исследовательской работы, проделанной Евдокимом Романовичем Романовым (18551922). Учёный, которого многие народные врачеватели считали «своим», издал более 200 трудов по белорусской этнографии и фольклору, собрал более 10 тысяч фольклорных произведений, включая заговорные тексты. С 1910 до 1917 года он возглавлял секцию этнографии и археологии Северо-Западного отделения Императорского Географического общества. «Вообще, сношения мои со знахарями чрезвычайно интересны, писал Емельян Романович. Большая часть из них, благодаря моему знакомству со знахарскими приёмами, лечением и с заговорами, видела во мне своего коллегу, наисильнейшего чародея, и даже Сатанаила, вышедшего из пекла для уловления грешных душ человеческих.