И может быть, самое неприятное заключалось как раз в том, что некоторые «странные вещи» перемещались из сновидений в реальность. Словно неодолимое суеверие перетаскивало их за собой; сны оказывались маяками на границах мира и небытия, в которое тем не менее каждую ночь отправлялись темные корабли с единственным живым существом на борту корабли, уничтожаемые легчайшим подрагиванием век или прикосновением утреннего луча, но все равно снова и снова терпящие бедствие у неведомых берегов.
И у сильных, еще не старых, уверенных в себе, яростных мужчин появлялись вдруг скорбные складки у рта, и жизнь уже не вызывала ничего, кроме горькой улыбки, и сила их становилась беспощадной, потому что они не знали высокого милосердия и были не в состоянии помочь самим себе.
Озеро. Берег, устланный то ли костями, то ли сучьями. Туман над жидкой колыбелью забвения. Здесь влажные ладони разглаживали морщинистые лица, а все, что было изъедено кислотой разочарования, прекращало дальнейший распад. Сгущаясь, туман оседал, иссыхал, осыпался, становился зыбучими песками времени. И над всем струилась неизбывная мука: невозможность постичь, принять, вынести то ожидание, что непрерывно вычиталось из суммы жизни, в конце концов обнуляя остаток
До этого берега уже не доставала тень замка, которая черной стрелкой обегала циферблат, заключенный в круглую раму горизонта. Здесь крестоносец и стоял (даже в сновидении он осознавал, что стоял слишком долго, не в силах сдвинуться с места) стоял по щиколотку в воде, вернее, в субстанции, которую невозможно осязать. Те редкие гости, что иногда навещали его в этих снах, для всех без исключения первый раз был и последним, погрузившись в нее полностью, становились очень молодыми и очень мертвыми. А вскоре умирали и наяву
Озеро смерти. Он видел его снова и снова. И почему-то крестоносцу казалось, что на дне этого озера спрятана некая тайна. Извлеки ее на свет и найдется объяснение всему: крестам на его щеках, слепой вере, лишенной надежды, и долгу, который гонит его из города в город навстречу пулям, ножам и кое-чему похуже смертоносного металла.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
в которой реквизит пугает до недержания, черная собака извиняется, а Ролло предается возвышенной поэзии
Ролло повернулся, чтобы навсегда оставить эту площадь, ангелоподобного мальчика, сдобную вдовушку и свою карьеру уличного мага. Какой-то торгаш схватил его за рукав и, ухмыляясь, доверительно прошептал: «Старуха-то в фургончике, верно? Видал я такие фокусы». Ролло пристально посмотрел в его блестящие птичьи глаза и сказал: «Приятель, тебя не проведешь. Ты выиграл приз». После этих слов он вручил торгашу ключи от фургона, подмигнул и предложил: «Посмотри сам».
Ему приходилось сдерживать рождавшиеся в мозгу зловещие фантазии, чтобы не выдать себя. Это было похоже на попытку заткнуть пальцем дыру в плотине, но до сих пор у него получалось. И неплохо получалось. Ад дрожал зыбким маревом на горизонте сознания, однако, чтобы уплотнить его до состояния реальности, требовалось либо жгучее желание Ролло, либо существо-приемник, вибрирующее с ним в унисон. Укрощать мозг он научился давно, как только понял, кто является истинным чудовищем, главным и непобедимым врагом, который когда-нибудь его прикончит. Но не сейчас. Не в этой кальпе. Ролло ощущал в себе достаточно сил для дальнейшей игры, которая могла наскучить разве что совсем уж дряхлому пережитку.
Ему не нужно было оборачиваться он и так знал, что происходит у него за спиной. Он не сделал зла. Он всего лишь позволил торгашу увидеть. Все было честно, не так ли? Знаток фокусов заглянул во мрак фургона, после чего прирос к мостовой. На его штанах стало расплываться мокрое пятно.
Ролло уже удалялся, сливаясь с тенями узкого переулка, ведущего в сторону квартала иных теней. Люди окружили фургон серость жаждала красок, особенно если это цвета чужой крови и чужого позора. Мужчина, от которого дурно пахло, застыл с маской ужаса на лице. Другим пришлось отрывать от дверцы его изуродованные пальцы. Кто-то насильно отвел беднягу в сторону, и все любопытствующие могли сколь угодно долго рассматривать внутренности фургона. Оказалось, что там для них не было ничего интересного, а тем более пугающего: куча тряпья, какие-то камни, афиши давно минувших лет, пара кукол, компас (почему-то с двумя стрелками), чучело сумчатого зверя и большая лужа слизи на полу.