Не юродствуйте, голос священника потяжелел. Раскольник, да? Атеист, поди? Или дарвинист? Погрязши в своей ереси, возомнивший о себе
Ит аккуратно отодвинул Скрипача от двери, и тоже вышел в коридор.
Про возомнивших позже, тихо произнес он. Один момент. Я чего-то недопонял про плачущих детей и две комнаты. Поясните, пожалуйста.
Воздействие. Совсем крошечное, едва-едва. Этакий вариант наркотика правды на полщелчка. Чуть-чуть.
У нее квартира в две комнаты, и кухня, и санузел раздельный. Она должна в обитель социальную для старцев пойти, и там почить, отписав прежде квартиру приходу. А квартиру приход за небольшую цену передаст нуждающимся. Женщине с малыми детьми, если точно. Уже трое записались на ее квартиру, будут жребий тянуть, кому повезет. Думали мы до возраста дождаться с ней, до шестидесяти, да повезло из поликлиники позвонили, сообщили про ее скорбный диагноз. То есть она скоро преставится. И ей забота нужна и опора. Мы уже который месяц ходим, а она упорствует, дверь не отпирает, комнаты посмотреть не дает, собраться ей помочь не позволяет. Один раз только и открыла священник замялся.
И чего? с интересом спросил Скрипач.
И водой нас облила холодной, мрачно сообщили бабки.
Скрипач начал смеяться, Ит тоже.
Ну охуеть теперь, констатировал, отсмеявшись, Скрипач. Так, вы, святая троица. Ноги в руки и вперед отсюда. Корзинку оставь, даже интересно стало, какую отраву, и куда именно вы насовали. Поставь, сказал! рявкнул он, увидев, что одна из бабок примеряется взять корзинку с собой.
Еще раз вас здесь увижу переломаю ноги. Или шеи, как получится, ровным голосом сообщил бабкам и священнику Ит. Если попробуете привести полицию или еще кого подобного, переломаю им тоже.
Не посмеешь, хиляк, огрызнулся священник, отступая к лестнице. И не сумеешь. Кишка тонка.
Ит сделал неуловимое движение и священника с размаху впечатало жирной спиной в лестничные перила. Бабки охнули.
Посмею, еще как посмею, Ит сделал шаг вперед. И не стоит рассчитывать, что нас не будет дома. Квартирами они чужими подторговывают, сволочи. Видали? Две комнаты и кухня так, блядь, вы еще здесь? Вон!!!
Бабок и попа сдуло. Только дробный топот по лестнице, писк домофона, и холодный ветер, пронесшийся по подъезду.
Эри, открывай, позвал Скрипач, постучав по дверному косяку. Концерт окончен.
Дверь открылась Эри стояла на пороге. Бледная, губы трясутся, в руке цельнолитой металлический молоток для отбивки мяса.
Они ушли? голос ее дрожал и срывался. Вот так, просто? Ушли?
Ушли, ушли, подтвердил Ит. И часто к тебе так приходят?
Пару раз в неделю. Давайте, скорее, внутрь заходите, а то они еще вернутся, а дверь нараспашку, попросила Эри.
Не вернутся, не бойся, покачал головой Ит. Я этого жирдяя неплохо приложил.
Они вернутся, покачала головой Эри. С казаками. Когда я водой его полила, они вернулись с казаками. Я три дня не могла из дома выйти, они на лестнице сидели.
И чем дело кончилось?
Эри вдруг засмеялась.
Полицией казаки-то не церковь. Они же не просто так сидели, они курили трубки, пиво пили, говорили громко. Кто-то вызвал полицию, и их прогнали. Это еще осенью было, три месяца назад. До сих пор смешно.
Как-то не очень смешно, признался Скрипач. А сколько было казаков?
Трое, пятеро. Когда как.
Ерунда, поморщился Ит. Если будет нужно, разберемся с казаками. Ну что, пошли к нам? Недоеденные оладьи вопиют об отмщении. Надо доесть.
Сейчас приду, пообещала Эри. Только умоюсь.
* * *В корзинке нашлись следующие предметы:
коробка шоколадных конфет, относительно свежая, вскрытая; конфеты вроде бы в сахарной пудре
коробка клюквы в сахарной правильно, в сахарной пудре, ну, разумеется
пакет сахара, вскрытый, но аккуратно заклеенный по шву
кусок мыла, ювелирно распиленный напополам, и потом тоже склеенный
пакет самых дешевых макарон (Скрипач даже удивился, не найдя сахарную пудру)
игрушечная фигурка младенчика в люльке, размером с сигаретную пачку, аляповатая, китчевая; этакий голенький херувимчик в пеленке, поросячье-розового цвета, с бессмысленным взглядом и со слегка расходящимся косоглазием
молитвослов в мягкой обложке, испещренный закладками
головной женский платок, который, как показалось Иту, сшит из старой наволочки