— Слушай, Боб, беда в том, что я и сам не знаю, чего я хочу от жизни. В этом-то все и дело: хер знает что: мне каждая сучка кажется такой старой: ну просто полной развалиной: помнишь, та, что ходила с Кевом Маккеем: да ты её как-то трахал, Боб, старый мудила: я-то знаю:
— Отвянь от этого козла! — сказал Кэлуму тощий брюнет. — Он только что вмазался в сортире.
Вид у брюнета был страшноватый. Он выглядел так, словно его только что выпустили из концентрационного лагеря — настоящий скелет. Как только Кэлум это заметил, ему сразу же стало ясно, что это и в самом деле скелет.
— Э: а где Круки? — спросил Кэлум у «скелета».
— Твой кореш? — кадык «скелета» заходил ходуном.
— Угу.
— Он в кухне и, похоже, совсем спятил. Чубастый такой, верно?
— Не: угу: я, в смысле: а что он говорит?
— Такой здоровый, чубастый мудел — верно?
— Угу:
«Скелет» внезапно исчез, предоставив Кэлуму самостоятельно выбираться из всего этого кошмара.
— Эй, Бобби, может, пора сваливать: верно, Боб? Не те здесь вибрации, понял?
Боб ничего не сказал.
Затем пришла девушка в красном платье и села рядом с Кэлумом. У неё были пергидрольные волосы с темными корнями. Кэлум решил, что на личико она вроде ничего, но голые руки чересчур шершавые и на них слишком много суставов.
— Ты пришел с Круки?
— Э: Угу. Меня зовут Кэлум.
— Ты случайно не брат Рикки Прентайса?
Кэлум дернулся, как на электрическом стуле. Всякий знал, что его брат Рикки — полный засранец. Если здесь станет известно, что он — брат Рикки, то решат, что он ничем не лучше.
— Да: Но я совсем не такой, как Рикки!
— А я ничего такого и не сказала! — передернула плечиками девушка.
— Ну да: я только вот говорю: Рикки — это Рикки, а я — это я. Между нами ничего общего. В смысле: он — сам по себе, а я — сам по себе. Ну ты понимаешь:
— Да ты, похоже, вконец удолбался.
— Это все промокашки: а тебя как звать?
— Гиллиан.
— Держись подальше от промокашек. Гиллиан.
— Я не принимала кислоту. Никогда. Те, кто принимает, все кончают дурдомом. Крыша съезжает. Я знала одного парня, который закинулся, и у него случилась кома:
— Э: ага, — нервно согласился Кэлум, надеясь сменить тему беседы.
— Ты меня жди, — сказала Гиллиан, внезапно что-то приметив. — Я скоро вернусь.
— Чиз-зи! Поставь мою долбаную кассету! — кричал парень с бобриком.
— Кончай, Чиззи! Поставь кассету Яичницы, — вмешалась Гиллиан.
Крикливый парень, которого, оказывается, звали Яичницей, повернулся к Гиллиан и сказал, не скрывая своего торжества:
— Вот видите! — затем грозно посмотрел на Чиззи, который забивал косяк на конверте пластинки, и показал пальцем на Гиллиан: — Послушай вот, что она говорит. Поставь мою долбаную кассету!
— Подожди, приятель, — ответил Чиззи и подмигнул.
Появился Круки и подошел к Кэлуму:
— Все тут спятили, Кэлум. Я смотрю, вы тут треплетесь; ну, эта Гиллиан и ты, мудел старый.
— Ты её знаешь, верно? — спросил Кэлум.
— Ты на верном пути, эта точно даст, — улыбнулся Круки.
— Прикольная девушка, — неуверенно сказал Кэлум. — Приятная такая телка:
— От тебя, старый хер, сделали больше абортов, чем твоя бабушка закатала банок с компотом, — хихикнул Круки.
Гиллиан вернулась. Увидев её, Круки почувствовал легкие угрызения совести и трусливо осклабился перед тем, как отойти в сторону.
— Слушай, — сказала Гиллиан Кэлуму, — не хочешь купить рождественскую лотерею? «Клуб-86», — улыбнулась она. — Департамент содействия шотландской молодежи.
— Конечно! — отозвался Кэлум, раньше чем вспомнил, что уже покупал сегодня лотерею. Но Гиллиан была в таком восторге, что Кэлуму пришлось купить еще пять билетов.