Ну, вот Еще бы не бывать! А я только к тому, что вы и сами всегда в старенькой одеже и в ночной рубахе ходили.
Ну, так что ж из этого? Ежели во всем старом, то, стало быть, не в сорокакопеечные бани ходил, а в простые.
Ну, да что об этом говорить! Я пойду. Я отпросился у старика, но все-таки, если старик меня спросит, то вы скажите, что в баню ушел.
Костя схватил узел с бельем и выбежал из квартиры. Выбежав на улицу, он вскочил в первые попавшиеся извозчичьи сани и скомандовал:
На Гороховую!
Первым делом он отправился к портному Кургузу за ротондой для Надежды Ларионовны. Сердце его трепетало. Он то и дело торопил извозчика, а про себя шептал:
Удивлю всех и поднесу ей эту ротонду вместе с букетом из оркестра при всей публике! Подносят же серебряные сервизы, серебряные самовары, целые куски материи на платье, так отчего же не поднести ротонды?
Портной Кургуз его встретил приветливо, с распростертыми объятиями.
Боже мой, кабы чаще ко мне такой прекрасный молодой человек приходил! заговорил он. Чайку не прикажете ли? Пойдемте ко мне в квартиру. Кстати, я вас с моими дочерями познакомлю.
Нет, нет, Исай Борисыч, не могу! Когда-нибудь уж в другой раз. А теперь я лечу к моей богине. Давайте мне мою ротонду и прощайте.
Да ведь я на минутку вас прошу.
И на минутку не могу.
Ох, любовь, любовь! вздохнул Кургуз и прибавил:
Ну, приезжайте в другой раз, только поскорее. Вы ведь должны мне заказать хоть какую-нибудь пиджачную парочку. Расписку не забывайте.
Нет, нет, я помню и приеду к вам в конце недели. Мне, в самом деле, нужно заказать себе черный сюртук.
Меховая ротонда была завязана в узел, и Костя, пожав Кургузу руку, выскочил из магазина.
На Невский! В цветочный магазин! скомандовал он извозчику.
Куплен был и букет из живых цветов.
Через полчаса Костя входил в швейцарскую «Увеселительного зала». Засуетились швейцары, сдергивая с него пальто.
Постойте, постойте, остановил их Костя. Прежде всего, слушать команду. Вот этот маленький узелок останется у вас в швейцарской. Тут белье. А этот большой узел и кордонку с букетом вы снесете в оркестр, передадите капельмейстеру и скажете, что для Люлиной от Бережкова. Когда подавать на сцену я сам скажу.
Слушаем-с, ваше сиятельство.
Да поняли ли, что я сказал?
Все поняли, ваше сиятельство. Порядок известный.
Ну, теперь снимайте с меня пальто. Или вот что, ротонду вы из большого узла выньте и так подайте капельмейстеру. Тут меховая ротонда, суетился Костя.
Хорошо-с, ваше сиятельство. Все исполним. Помилуйте, нам не в первый раз.
Из окна кассы выглядывала горбоносая фигура еврея-кассира и приветливо кивала Косте. Костя подошел к кассе и протянул кассиру руку.
Оставил, оставил. Словно чувствовал, что вы придете, и загнул для вас билет первого ряда, говорил кассир, сильно акцентируя по-еврейски.
Спасибо, спасибо. Но разве сегодня так много публики? спросил Костя.
Ужас, ужас! И все какой публика! Самый первый сорт. Все на Люлину приехали. Все спрашивают: «Будет ли сегодня петь Люлина? Будет ли она петь?» Большущево актриса сделалась. Сам наш принципал сегодня пять фунтов конфектов ей в уборную послал, рассказывал кассир.
Костя слушал и сиял. Что-то теплое, очень теплое подкатывало ему под сердце и заставляло усиленно биться. Лицо его горело.
Мне еще нужно рассчитаться с вами, почтенный Моисей Ильич, говорил он кассиру. Я вчера занимал у вас на ужин. Моисей Ильич ведь вас, кажется?
Как ни зовите, только хлебом кормите.
Вот шестьдесят пять рублей. Давайте мою расписку обратно, получите деньги и впредь не верьте.
Фай, фай! Как возможно! Таково хорошему господину, да чтобы не верить? Сто шестьдесят рублей поверим и даже больше, когда деньги есть, а не шестьдесят пять. Двести шестьдесят пять рублей без всяково слову дадим, Константин Павлыч! распинался кассир, получая деньги и возвращая расписку.
Ну хорошо, хорошо. Спасибо вам. В антракте приходите в буфет. Попотчую.
Когда Костя входил в театральную залу, на сцене стояла Надежда Ларионовна в своем голубом декольтированном полуакробатском костюме, блестела серебряной мишурой и пела, улыбаясь публике, припрыгивая и делая жесты. Костя вздрогнул, вспыхнул и со всех ног ринулся в первый ряд кресел. В оркестре суетился швейцар, укладывая у ног капельмейстера меховую ротонду и ставя коробку с букетом.