Займись личной жизнью, посоветовал Лева, полноватый отец двоих детей, которого Павел посчитал поверхностным любителем сального юмора. Зачем такое рвение?
В самом деле, Маша, согласилась Рената Евгеньевна, подпиливая ногти. Давай мы тебя выдадим замуж?
Я была замужем, ответила Маша, и обвела шокированных мужчин горячим взглядом.
Когда ты успела? ахнула Рената Евгеньевна. Ну это же, наверное первый блин комом? Можно выйти еще раз.
Можно выйти много раз, подсказал спортивный, рано лысеющий лыжник и рыболов Георгий. Его, вроде словоохотливого, окружала невидимая стена отчуждения, сразу относя собеседника на почтительное расстояние.
Нет, я выполнила биологический долг, Маша вытянула в проход миниатюрные туфельки. Имею право заниматься тем, что нравится.
У тебя же нет детей? продолжала удивляться Рената Евгеньевна. Или есть?
Маша подтвердила, что у нее нет детей, и что она не представляет себя матерью.
Рожать, чтобы продолжаться любить, чтобы рожать готовить, чтобы есть это все не мое. Противно, что ли, она передернула плечами. Не люблю физиологию.
Очередная пошлость замерла у Левы на губах, войдя в диссонанс с напряжением Машиного голоса. Рената Евгеньевна выглядела изумленной, а Георгий, отхлебнув чаю из полулитровой емкости, констатировал:
Тебе надо переориентироваться: именно у нас заложена физиологическая составляющая.
Разговор повернул к воспитательным вопросам, а потерявший интерес Павел, которому свои дети, не вызывая принципиального отторжения, виделись еще нескоро, задумался над неожиданным углом Машиного зрения и спросил себя, правильно ли он сделал, перейдя на программу, которая возбуждала в даровитых специалистах шизофренические идеи.
Ему уже чудилось в Маше нечто зловещее. Словно сама судьба, угрожая его планам, посылала ему эту сирену с фарфоровым румянцем на щеках. Встретившись с Машей взглядом, он отвел глаза; теперь симпатичная девушка тревожила его вдвойне: она, с ее трудолюбием и способностями, оказывалась его конкурентом, если в пополнении доискивались бы безусловного лидера. Он избавился от блистательного Игоря, но напоролся на круглую отличницу в ее сумасшедшем стремлении к свободе от женской доли. Проигрывать Игорю было не стыдно проигрывать Маше было унизительно, и Павел понял, что у него нет выхода: ему оставался бешеный до кровавых от бессонницы глаз, до скрипучей раскладушки в машинном зале исступленный рабочий темп. А вечером, возвращаясь домой, он увидел на асфальте детские рисунки, и среди них кривой самолетик, в котором Павел признал реактивный истребитель. Разглядывая круглый ротик воздухозаборника, условный фонарь-глаз и гибкие птичьи крылья, попутно гадая: это «МиГ-15» или «МиГ-17» Павел улыбнулся смешному шаржу и почему-то уверился, что нашел свое место.
Несколько дней он притирался к коллегам: он пил со всеми чай и обсуждал политические новости, которые вызывали бурю в комнате, разделенной на ретроградов и сторонников прогресса тихих и неагрессивных ретроградов было мало, в отличие от буйных реформаторов. Он уходил от разговоров с Машей, держась с девушкой подчеркнуто вежливо. Он не знал, отчего Маша его отталкивала: она, всегда готовая прийти на помощь, была добра и внимательна, а ее незаурядный ум, позволявший легко оперировать точными науками, превращался в цепкую хватку, когда вопрос касался быта. Маша была красива: Павел не раз спохватывался, что любуется румянцем ее кукольного личика. Но завоевательная энергия самоуверенной женщины отпугивала его и было что-то непривлекательное в чертах Машиного лица, когда она поворачивала голову, натягивая шейные складки под подбородком. У нее были жирные волосы с мучнистой перхотью; придя на работу, она, сняв с расчески паутину, плавным жестом руки отправляла войлочный ошметок в мусорник а, пока неаппетитный клок планировал в корзину, внутри Павла что-то гадливо вздрагивало.
Сторонясь Маши, Павел перебирал, кто из женщин, которые окружали его, был заведомо свободен, и вспомнил про занятную девушку с медовым затылком и со смеющимися глазами, пережившую, как поведала ему Раиса Кузьминична, военно-полевой роман и занятую больной матерью. Ее декларативный, со слов соседки, отказ от серьезных отношений означал, что она свободна и не недотрога что она не недотрога Павел еще тогда установил по бедовым искоркам, которые прыгали в ее глазах, по чуть насмешливой улыбке, по чему-то необъяснимому в выражении лица по всему.