Однокурсник. По тебе заметно. Рассуждать любишь, убеждать особенно И что же было дальше?
Войно-Ясенецкий Поступил на юридический и целый год изучал историю и философию права, политическую экономию, римское право. Но через год меня опять повлекло к живописи. Поэтому отправился в Мюнхен, где поступил в частную художественную школу профессора Книпрр. Но немецкая дотошность и скрупулёзность оказалась не по мне, выдержал там только три недели, после чего вернулся в Киев, где еще год занимался рисованием. Может быть меня ждала бы стезя Васнецова его направление мне ближе, но второй Васнецов России не нужен А навыки зарисовок мне пригодились теперь в медицине. Но именно в этот момент проявилась моя религиозность: я каждый день, а иногда и дважды в день ездил в Киево-Печерскую лавру, часто бывал в киевских храмах и, возвращаясь оттуда, делал зарисовки церковной жизни, прихожан. К этому моменту я понял процесс художественного творчества. Повсюду: на улицах и в трамваях, на площадях и базарах наблюдал за людьми, и все это изображал в зарисовках. Даже получил премию на Киевской художественной выставке.
Однокурсник. А откуда у тебя религиозность? Вроде бы я не наблюдал, чтобы ты молился или ходил в храмы во время учебы в университете?
Войно-Ясенецкий Знаешь, особого фанатизма нет, это у меня в душе. Да и в семье Мать молилась дома, но в церковь, по-видимому никогда не ходила. Причиной этому было её возмущение жадностью и ссорами священников, происходившими на её глазах. Два брата юристы, не проявляли признаков религиозности. Однако всегда они ходили к выносу Плащаницы и целовали её, всегда бывали на Пасхальной утрени. Старшая сестра-курсистка, потрясенная ужасом катастрофы на Ходынском поле, психически заболела и выбросилась с третьего этажа, получив тяжелые переломы бедра и плечевой кости, разрывы почек. От травм она умерла в двадцать пять лет. Религиозность скорее всего передалась ко мне от отца-католика. Вот именно он весьма набожен. При этом он человек удивительно чистой души, ни в ком не видел ничего дурного, всем доверял, хотя был окружен нечестными людьми. И при этом в нашей православной семье он как католик, был несколько отчужден
Однокурсник. Да, сколько нового я узнал о тебе. Но опять-таки я в тебе никак не разберусь Вроде ты умеешь убеждать, стоишь четко на позициях правды, но из твоего рассказа я понимаю, что тебя шатало из стороны в сторону.
Войно-Ясенецкий Да, в принципе так и было. Именно в тот момент, когда я в год в Киеве занимался живописью, усиленно размышлял о весьма трудных богословских и философских вопросах. Но из этих размышлений ничего не вышло, так как я не имел научной подготовки. Увы, то, что я успел получить за год учебы на юридическом, не хватило для того, чтобы обобщать весь накопленный опыт. Да какое там обобщать я же многого не знал, только изучал. Именно в этот момент увлекся этическим учением Льва Толстого. И его идеи так увлекли меня, что я на какое-то время стал толстовцем, бредил его идеями: спал даже на полу, косил траву с крестьянами. Хотел на полном серьезе уехать в деревню. Но именно в этот период случилось несчастье с моей сестрой и мать была в подавленном состоянии считала, что я кончу также плохо, как и она. Но вопрос разрешился сам собой, когда в руки попала запрещенная вещь Толстого «В чём вера моя», изданная за границей. Именно эта работа оттолкнула меня от Толстого, я осознал, что он издевается над православной верой. Я сразу понял, что Лев Николаевич еретик, весьма далёкий от подлинного христианства.
Однокурсник. А что же ты? Остался в вере Божией? Но как я заметил: ты вроде бы своим видом не показываешь, что религиозен? Ли продолжаешь сомневаться?
Войно-Ясенецкий Да нет, я остаюсь православным. И именно после того случая меня спас Новый Завет, который по старому доброму обычаю получил из рук директора гимназии при вручении аттестата зрелости. Он был, как напутствие в жизнь. Очень многие места в этой книги произвели на меня огромное впечатление. Они отмечены красным карандашом. И ничего не могло сравниться с впечатлением с тем местом в Евангелие, в котором Иисус, указывая ученикам на поля созревшей пшеницы, сказал им: «Жатвы много, а деталей мало; итак, молите Господина жатвы, чтобы выслать деталей на жатву Свою». После этого у меня буквально дрогнуло сердце. Я воскликнул: «О Господи! Неужели у Тебя мало деталей?!»