Хвастаться новыми покупками здорово и умно, а делиться болью или надеждой посмешище. На этих страницах, возможно, не всё окажется приятным. Но осознанное принятие победы, в том числе и над собой, достигается лишь спокойным признанием всех фиаско на пути к ней. Это правило работает не хуже законов физики.
Придется вернуться назад, чтобы что-то исправить. Хотя бы во имя эстетики. Ну, как исправить? Примириться, осознав, что исправить ничего нельзя. И найти ту ступеньку, о которую когда-то запнулся. Так давно, что уже почти забыл об этом.
Выбор ведь очень простой: измениться, сломаться или компенсировать. Средний вариант мне не подходит, а измениться это признаться самому себе в собственных грехах. Видеть эмоции только чужими глазами, как Илья Найшуллер, конечно, проще, но так это не работает. Измениться это подетально изложить историю, лишив ее творческих изысков. Но я слишком долго компенсировал, поэтому изысков здесь по-прежнему много, но теперь только речевых.
Разобравшись, не запамятовать бы всего этого в священном безобразии старости. Путь из мрачных подземелий Мории к жерлу Ородруина будет длинным, поэтому можете смело распаковывать лембас и разливать эль из Шира. Это дайджест, будто принял тиопентал. Отмороженное не болит. Здесь все по канону, выявленному Джозефом Кэмпбеллом. Я сознательно перегружу текст метафорами и аллегориями, но постараюсь ни разу не соврать, чтобы доказать, что теория о тысячеликом герое работает. За всё, что будет дальше, мне не нужно ни уважения, ни денег. Самое главное должно родиться в процессе. А началась сама история перед Новым, две тысячи восемнадцатым, годом. Итак, сонная стража тогда оказалась права: часы на старой пражской ратуше идут обратно. Возвращаемся в точку, где жизнь выходила в другую цену.
После первого снега.
Звенела пустота никакой надежды. Вслед за нехарактерной для новосибирского декабря оттепели заскрежетала метель, казавшаяся первым снегом, покрывавшим застывающую осеннюю воду. Денег на развлечения совсем не осталось, но возвращаться в мрачное общежитие не хотелось. Душа требовала присутствия людей: молчаливых наблюдателей, суетливых муравьев, занятых своими делами и мыслями. В сетевом общепите я взял самое дешевое американо, и уселся у окна. Мне исполнилось 20 лет, я получил новый паспорт, а жизнь нет. Руку в карман, а там ничего. Только полмиллиона долгов в дешевой сказке. «Да, любил же ты, друг, людей удивлять широкими жестами. Теперь даже нечем заплатить рулевому последнего парома, случись с ним встретиться».
Всё всегда начинается с малого, поэтому верил: настанут времена, когда горчичное зерно прорастет сквозь засоленную почву. А пока я чувствовал только безумную усталость от того, что не могу ничего исправить прямо сейчас. Встать на дыбы посреди этой забегаловки и перевернуть мир. Хотелось, чтобы большая история началась здесь и сейчас.
В те года не потеряться на просторах интернета было намного проще, чем сейчас, и глаз еще хоть немного успевал сфокусироваться на малозаметных людях. Где-то в глубине уже становившихся бесконечными социальных лент отыскалась симпатичная девушка, пытающаяся петь. Звали ее Анастасией, но полным именем она просила себя не называть, поэтому не будем. Прекрасный голос и вызывающая уважение искренность. Даже наивность. Что-то по-человечески зацепило, и я до сих пор не могу разобрать, что именно. Я не писал до того дня незнакомым людям, не пользовался никакими сайтами знакомств и специально не искал друзей. Оказалось, что она из Красноярска, в котором я уже бывал, и до которого рукой подать.
Неожиданно завязавшийся диалог ускорял томный вечер, и кофе я допивал уже холодным. На следующий день мне предстояло выдержать экзамен. Каюсь: не помню наверняка, чем меня тогда мучил исторический факультет. Соответственно, содержания предмета я не помню тоже. Больше волновал первый в моей жизни самолет, на который еще предстояло успеть сразу после закрытия зачетной недели. Ввиду катастрофического отсутствия денег такси я себе позволить не мог, но судьба столкнула меня с незнакомой до того момента сестрой по несчастью студенткой первого курса факультета естественных наук, которая согласилась разделить со мной плату.
Вживую я увидел Лилию так ее звали как раз на крыльце студенческого общежития перед самым выездом. В дальнейшем, дабы избежать путаницы (еще поймете), я буду называть ее Лильен. Она показалась мне намного старше: суровый восточный взгляд из-под капюшона, натуральные черные волосы, очень плавные движения и хорошо поставленная речь. Я точно помню время: двадцать минут пятого двадцать восьмого декабря. Я чудом успел завершить все дела в университете, ужасно запыхался, пребывал в шоке от успешной сдачи предмета, в котором не разбирался, и с мыслями был не собран. Мне совестно производить такое первое впечатление, ведь второго раза, как верно замечено классиками, может не представиться. Тогда я еще дрожал над своей репутацией, считая оную залогом успеха, но именно Лильен все почувствовала и тут же объяснила, что нужно один раз репутацию испортить, чтобы больше о ней не переживать и просто жить. Мы целый час, пока ехали из Академгородка в Толмачево, разговаривали обо всем на свете: хорошо помню, как девушка обильно сыпала терминами из области биохимии. Существо она для меня совершенно инопланетное, познав морфологию которого я словно надеялся понять саму суть этого фаустоподобного мира.