И спит, и видит он себя героем.
Но что там остается за чертой
В созвездиях, над ними он не властен,
И целый мир останется потом
Лишь отблеском его былого счастья.
И грозный век, пылающий в огне,
Каких-то ненаписанных сказаний
Он в зыбком сне несет опять ко мне,
Сквозь пелену прозрений и признаний.
Там призраков забытых хоровод,
Сто лет назад растаявших в тумане,
Один в каморке шут устало пьет,
И верит, что он жизнь и смерть обманет
Усталые звезды искрились, и море хрипело
И в первый день творенья Мой Фауст
Усталые звезды искрились, и море хрипело,
Не в хоре церковном, но все-таки девушка пела,
И облачных тройка коней уносилась к закату,
Ласкали нас волны и вдаль убегали куда-то.
Двенадцать героев на берег морской выходили,
Хранили тот остров, и сказки и песни любили
Послушать во мгле, не утихнуть уже звездопаду
И чуду творенья мы были с тобою так рады.
Останутся снова поэмы и песни, и страсти,
Поэты в забвенье, и Слово в неведомой власти.
Останутся в мире лишь первые звуки творенья,
Усталые звезды коснулись внезапно забвенья.
И все, что до нас сотворили оно ускользало,
И волны хрипели, и мудрость смывали безжалостно,
И новые свитки напрасно спасти мы пытались,
И там, в тишине обнаженные снова остались.
Вот так и живем, и теряем какие-то книги,
Лишь моря простор остается и страсти вериги,
А все остальное придумаем завтра мы сами,
И новые звезды опять засияют над нами.
И Фауст усталый, он бесу сегодня не верит,
Он мир этот чудный аршином своим только мерит,
И море, и небо над нами такая стихия,
И смотрим мы немо на шири и дали иные.
И облачных тройка коней уносилась к закату,
Ласкали нас волны и вдаль убегали куда-то.
Усталые звезды искрились, и море хрипело,
Не в хоре церковном, но все-таки девушка пела.
В раю одиночества цикл Силуэты
Разлюбила и стал ей чужой
И. Бунин
Старик метнулся в полночь и исчез,
Растаял где-то, только темный лес
Был с ним в тот миг и никого кругом.
Она сгорела в пламени ином.
А он себя за тот уход винил.
Еще был жив, но без нее не жил.
И кто бы смог, природе вопреки
Писать потом отчаянно стихи.
И стихла ночь, и не бурлит река,
Там тень ее прозрачная легка,
Там только этот мир и этот свет
Пропитан ею столько дней и лет.
И в полночи звучат ее шаги.
Она ушла. Она ушла с другим.
Все говорила, что в тумане ждут
Отец и сын, и несколько минут
Висит над ними яркий серп луны.
Старик один, он снова видит сны,
Причудливые, нет пути назад.
Хотя ни в чем, ни в чем не виноват.
Реквием Капитану корабля-призрака 21 августа
Как странно прекрасны летящие черные птицы,
Над белым простором они невесомы и немы,
И знаю, поэт мне сегодня любимый приснится,
Он землю оставил, он рвется в бескрайнее небо.
И снова из мрака Летучий Голландец выходит,
И птиц обалделых куда-то ведет за собой,
А синее небо, где призрак отчаянно бродит,
Нам дарит надежду на вечность, нам дарит Любовь.
Не ту, о которой мечтает в тумане чужая
Наивная дева, не зная, как справиться с ней,
Нам дарит он страсть, и о ней мы сегодня узнали,
Когда светлый Один седлает в тумане коней.
И с Дикой охотой проносится вечность пред нами,
И черные птицы пронзительно в небе кричат,
А что это было? Не знаю, я точно не знаю,
Куда эти души, как птицы, сегодня летят.
Нам пусто и странно на этой земле оставаться,
Нас жалят шипящие змеи и страхи, и сны,
И буря устала пред этой бедой бесноваться,
Но встретить Голландца с Охотой мы нынче должны.
А что выбирать, выбирать мне совсем не охота,
Устала скитаться, и больше не вижу земли.
И только куда-то несется в тумане Охота,
Она к небесам улетает и тает вдали.
И будет поэт над полями в тумане носиться,
Он землю оставил, он рвется в бескрайнее небо.
Как странно прекрасны летящие черные птицы,
Над белым простором они невесомы и немы.
Буря вдохновения и страсти
.Памяти Николая Гумилева
Как Летучий Голландец, душа уносилась во тьму.